Железный век (сборник)
Шрифт:
Теперь единорог понял, кто его враги, и зорко высматривал среди бегущих серую сутану странствующего священнослужителя или блестящий нагрудник оруженосца…
Когда дорога перед ними опустела, единорог не замедлил бега, он продолжал двигаться все так же, широкой наметистой рысью, уходя на север, куда тянул голос давно исчезнувших предков. След его пересекал земли, расселяя легенды о дивной всаднице и о жестокости зверя, о необъяснимой его ненависти ко всем закованным в латы и укутанным в рясу.
И наконец, слух
Ганс Крысолов
Господь, спаси мое дитя!
Всюду жили чудеса. Они прятались под метелками отцветшей травы, в позеленевших от жары лужах, среди надутых белых облаков, украшавших небо. Чудеса были любопытны, они тянулись к Гансу, старались дотронуться, согнувшись в три погибели выглядывали из-под кустов. Ганс не обижался, он и сам был любопытен. Если смотрят — значит так им лучше, не надо мешать. Вот и сейчас Ганс знал, что кто-то притаился за ветками, не решаясь выйти. Ничего, в свой срок покажется и он.
Ганс развязал котомку, достал ржаной сухарь и начал громко грызть. Оставшиеся крошки собрал на ладони, широко раскрыл ее, показывая всем, и тихонько посвистел. С ближайшего дерева слетела пара пичуг — незнакомых, их Ганс видел первый раз. Усевшись на краю ладони, птички принялись быстро клевать. От частых осторожный уколов больно и сладко зудела кожа.
— А теперь, что надо сделать? — спросил Ганс.
Пичуги вспорхнули, но через минуту вернулись снова, уронив на ладонь по тяжелой перезревшей земляничине. Слизнув ягоды, Ганс поднял к губам дудочку и взял тонкую ноту, пытаясь повторить утреннюю песню синицы. Но замер, не услышав даже, а просто поняв, что тот, кто возился за кустами, дождался своего часа и вышел.
Ганс медленно поднял взгляд. Перед ним стояла босоногая девочка лет семи, в замаранном и во многих местах заштопанном платьице. Девочка держала за руку мальчугана четырех лет. Сразу было видно, что это брат и сестра. Мальчуган стоял, вцепившись в руку защитницы, и сопел, насторожено разглядывая Ганса. Руки и щеки детей были густо измазаны зеленью, землей и земляничным соком.
Ганс улыбнулся.
— Ты тут колдуешь? — спросила девочка.
— Я тут обедаю, — сказал Ганс.
Он достал из сумки еще один сухарь, протянул:
— Хочешь?
— Ты колдуешь, утверждающе произнесла девочка. — Я видела. И место тут волшебное, мы всегда приходим колдовать на эту поляну, потому что здесь под землей самая середина ада.
— Да ну?! — удивился Ганс. — И как же вы колдуете?
— Надо взять лапу от черной курицы, старую змеиную кожу, и три капли крови невинного младенца, положить все в горшок, который ночь простоял на кладбище, залить водой и варить целых три дня. Если потом обрызгать себя
— И получается? — с интересом спросил Ганс.
— Три дня варить надо, — пожаловалась девочка. — Вода выкипает, а добавлять нельзя.
— А где ты собираешься взять кровь невинного младенца?
— А он на что? — девочка дернула за руку брата. — Гансик, ты ведь дашь крови?
— Дам, — важно сказал мальчик.
— А я его потом колдовать научу. Так всегда делают. Когда я была невинным младенцем, старшие девочки у меня тоже кровь брали. Кололи палец и выжимали кровь…
Ганс не выдержал и расхохотался.
— Значит… когда ты была… невинным младенцем!.. А сейчас ты кто?..
— Я погибшая душа, обреченная геенне огненной, — личико девочки оставалось совершенно серьезным. — Господин священник говорит, что все, кто учится колдовать, губят душу.
— Вот что, погибшая душа, — сказал Ганс, — давай есть сухари. У меня еще много.
Он дал детям по большой корке и, когда они уселись рядом на траву, сказал:
— Брата твоего зовут Ганс, меня — тоже Ганс, а тебя как?
— Ее Лизой зовут, — объявил Гансик.
— Значит ты, Лизхен, очень хочешь быть невидимой?
— Нет, — ответила Лизхен, — просто это легче всего получается. Черных кур у трактирщика полно, а змеиную кожу в лесу найти можно. Это же не верблюд.
— Зачем тебе верблюд? — изумился Ганс.
— Будто сам не знаешь? Головы приставлять. Людвиг нашел у отца на чердаке медную лампу. Это же все знают: если намазать медную лампу верблюжьей кровью, а потом зажечь, то все, кого лампа осветит, представятся с верблюжьими головами и так будут ходить, пока не вымоешь лампу святой водой.
— Здорово! — признался Ганс. — Хотя я видел много верблюдов и еще больше медных ламп, а вот человека с верблюжьей головой ни разу не встречал.
— Так я и знала, что врут про головы! — в сердцах сказала Лизхен. — А вот ты лучше скажи, почему тебе птицы ягоды носят и совсем не боятся?
— А ты меня боишься?
— Нет, — призналась девочка. — Ты хоть и колдун, но не страшный. Ты добрый.
— Вот и они не боятся.
— А меня научи так.
— Хорошо, — сказал Ганс. — Я пока поживу здесь, ты приходи, я буду тебя учить.
— А мне можно? — ревниво спросил Гансик.
— И тебе.
— А Анне? Она внучка плотника Вильгельма.
— И Анне. Всем можно.
На следующий день они пришли ввосьмером. Кроме Лизхен и Гансика пришла долговязая девочка Анна, аккуратно одетый Людвиг принес знаменитую лампу, явился беспризорный бродяжка Питер — беглый ученик трубочиста, маленький и неестественно худой. Еще были два Якоба — сыновья подмастерьев кузнечного цеха, один из них вел двухлетнюю сестренку Мари.
Ганс к тому времени кончил копать землянку и собирался отдохнуть.