Железный замок
Шрифт:
Когда настала ночь, Табас, устав ворочаться, тихонько встал с кровати, захватил из холодильника пару банок холодного пива и пошёл на крышу. В комнате снова было душно, даже несмотря на то, что они остались с матерью вдвоём и Ибар ушёл, как он выразился, «по девочкам».
Миновав два этажа и поднявшись по приставной лестнице — старой, ржавой, скрипучей и трясущейся, как в припадке, Табас отпер своим ключом огромный навесной замок, откинул металлическую крышку люка и ступил на гудрон крыши.
Открыв пшикнувшую банку, Табас сел на кирпичный карниз и свесил вниз ноги, ощутив, как перехватило
Впечатления портили только воспоминания о разговоре с Ибаром, на которого юноша всё ещё злился.
Город остывал после жаркого дня, и воздух над ним дрожал. В ясном небе висел красный Гефест, а белый, как раскалённый осколок металла, Той только-только показался из-за горизонта и помчался, словно боясь опоздать и не совершить положенные ему два оборота за ночь.
Где-то внизу играла громкая бумкающая музыка, слышались пьяные крики и хохот, вызывавшие у Табаса отвращение вперемешку со страхом.
«Хорошо», — подумал наёмник, вдыхая сладкий летний ветер с лёгкими нотками пыли. Ещё год назад можно было различить смрад бензинового выхлопа, но теперь воздух был чист. Табас закрыл глаза, чувствуя, как шевелятся волосы у него на голове, и подумал о том, что сказал Ибар. Он снова, раз за разом, прокручивал разговор, неизвестно зачем придумывая ответы, которые никогда уже не озвучит.
— А ты тряпка, — отчего-то разозлившись, бросил Ибар, — Хлюпик. Армия многим вправляла мозги, но, похоже, ты — исключение. Впервые вижу, чтобы человек после пустыни и войны оставался таким… Идеалистом.
«Да, Ибар. Ты, в принципе, прав. Дурак я и тряпка. Даже армия не исправила».
Что он ответил бы? Вряд ли что-то вроде: «Выше нос! Ты хороший стрелок и отличный солдат».
А можно ли вообще было считать его, Табаса, хорошим солдатом? Кто даст ответ? Означает ли его возвращение то, что он достаточно хорош? Из пустыни не вернулось очень много людей. Гвардейцы, с которыми завязалась перестрелка, были прекрасными солдатами — опытными, обученными, дисциплинированными. Но сейчас их, скорее всего, уже занесло песком.
Вольные тоже умели воевать, зачастую даже лучше гвардейцев, но и от них осталась лишь небольшая горстка — батальон, не больше.
«Из пустыни вернулись не отличные солдаты, а просто везучие», — подумал Табас. «Наверное, в этом весь смысл. Кому больше везёт — тот и отличный».
Молодой человек отпил пару глотков, поставил банку рядом и, подняв голову вверх, наткнулся взглядом на созвездие Воина — его любимое. Табас сам до конца не понимал, чем оно ему нравилось, наверное, тем, что его можно было легко отыскать — три неяркие звезды, образовывавшие острие меча, были его визитной карточкой.
Наёмник вспомнил, как сегодня рассказывал Ибару о Земле и Железных Замках, и попытался найти в небе звезду, вокруг которой вращалась планета-прародитель. Как учил отец: чуть левее Креста и на два пальца ниже трилистника, в небольшой кучке тусклых, едва-едва заметных точечек. Да, какая-то из них — точно Солнце, но вот какая именно? Непонятно.
«Интересно, как сейчас на Земле?»
Вопрос не был риторическим: Табасу действительно было бы любопытно узнать, что там происходит.
Обе банки очень быстро опустели. С непривычки к алкоголю закружилась голова — земля закачалась, и юноша, перекинув ноги, залез обратно на крышу, испугавшись того, что свалится.
«Было бы очень здорово нам всем сбежать», — подумал он. — «Люди прилетели сюда за миллиарды миллиардов километров, надеясь построить новый мир.
Тщательно отобрали самых лучших — элитный генетический материал, размножились, устроились, но так ничего и не сумели изменить. Мы теперь как бездомные. Шаримся по помойкам тех людей, времён первых Капитанов, дерёмся за мусор. Проедаем наследство, теряем знания, забываем, кто мы. Ничего нового не строим и не изобретаем, леса не сажаем, ледники не плавим, с пустыней не боремся. Ищем, где бы ещё урвать канистру бензина и немного жратвы.
Сами всё разрушили, идиоты. Кто вообще сейчас помнит, что Кронос был холодным? Ведь в самом начале, до заселения, в наших широтах температура выше минус пятидесяти не поднималась. На экваторе — минус десять. Грамотная колонизация сделала Кронос пригодным для жизни, позволила установить нормальную температуру, без этой жуткой жары, а потом какому-то идиоту-Капитану две тысячи лет назад захотелось побольше воды. И он, не зная, как всё функционирует, не понимая, что воды на Кроносе должно быть ровно столько и ни капли больше, превратил всю планету в парилку… И с каждым новым поколением будет только хуже. Старые знания забудутся, новые никто не станет искать.
Людей привезли на эту планету для того, чтобы построить рай, а мы всё просрали», — злой пьяный Табас показал кулак кому-то в центре города.
«И никуда мы уже не полетим. Ни обратно на Землю, ни к другим звёздам. У нас нет цели. Наш мир бесплоден. Мы не дадим потомства. Не отберём пятьдесят тысяч лучших, не подарим жизнь пустой планете, не воздвигнем новых городов. И Капитаны наши — не лучшие из лучших, достойные памятников на площадях, а дегенераты, солдафоны и сволочи. Им проще ударить ракетами по соседнему Дому, чем объединиться и посадить леса. Проще отстреливать дикарей, чем поселить их где-нибудь или отправить возводить защитные полосы от песчаных бурь… Да, Ибар, ты был прав», — перед глазами Табаса возникло перебинтованное лицо его напарника. — «Наш мир обречён, и в нём теперь нужны будут только такие как ты. Без обид, это я тебе комплимент сделал».
Спустившись с крыши и уже подходя к двери блока, Табас услышал, что кто-то скандалит. Сперва он подумал на компанию, что пила и хохотала этажом выше, но оказалось, что скандал как раз у него дома.
В коридоре обнаружился его сосед: долговязый и вечно пьяный тип с идиотской стрижкой — лысая голова и короткая куцая чёлка. В этот раз он был одет не в старую майку и брюки странного цвета, а в какой-то дурацкий камуфляж с рынка, рукав которого стягивала хорошо знакомая красная повязка. В коридоре горел свет, соседи высунулись из комнат и смотрели на то, как этот дегенерат, брызгая слюной, орал на мать Табаса, стоявшую у порога в одном халате — помятую после вечерней дозы спиртного, выпитого под пристальным неприязненным сыновним взглядом.