Железом и кровью
Шрифт:
Поскольку единорог куда-то сбежал, то остальной путь прходилось топать своими ножками.
Наскоро перекусив и запив всё водой из фляги, я засобирался в путь и уже через пару часов вышел на широкий Западный тракт, а оттуда направился через Волосяное ущелье в сторону верфи.
Правый склон этого ущелья был отвесным и практически резко уходил вверх. Левый — более пологим и земляным, густо поросшим непроходимым кустарником. За ним лежало Гадючье плато.
К вечеру я вышел к распутью. Дорога здесь разделялась надвое: одна часть
Я огляделся, словно чего-то или кого-то ожидая. Но кругом было тихо. Даже ветерок отдыхал.
Надо мной раскинулся покрытый сусальным золотом вечерний небосклон. Бескрайняя полусухая степь ровным ковром уходила на северо-восток.
Во всём этом кажущимся сейчас невероятно огромным мире, я ощутил себя какой-то мелкой букашкой, муравьём, ползущим по каким-то своим мелким делишкам. Да и все вокруг мне казались такими же муравьями.
Как мелочно мы живём! Грызёмся друг с другом. А вокруг такой бесконечный мир. Прекрасный, тёплый… как руки матери…
Я закрыл глаза и втянул носом воздух. Запахи принесли с собой какие-то детские воспоминания. Нечёткие, расплывчатые… Я был уверен, что это мои воспоминания. В них было такое же высокое небо, золотой диск вечернего солнца, теплый ветерок… И ещё светлая фигура какой-то женщины… матери… Это точно было она.
Я попытался напрячься и вспомнить хоть какую-то деталь, которая могла бы прорвать пелену, окутавшую память.
Не знаю почему, но это сейчас казалось очень важным.
Мои ноги сами мерили расстояние до Братьев. Идти стало легко.
Воздух на вечер потеплел. Даже не верилось, что сейчас глубокая осень.
В следующее мгновение что-то темное выскочило справа из-за невысокого холма. Помню, как я чуть вздрогнул от неожиданности и повернул, было, голову, чтобы разглядеть это «нечто». А потом разум окунулся во тьму…
— С дороги! Заснул, что ли! — гаркнул кто-то сзади.
Я едва успел отскочить в сторону.
Тяжелая телега, груженная какими-то грязно-серыми мешками, медленно выползла из городских ворот. Возница ловко щёлкнул кнутом и крутобокая широкогрудая лошадь-тяжеловоз сердито храпнула. Её густая давно нечёсаная грива дернулась в такт с головой, задевая ошмётки затоптанной желтоватой соломы на мостовой.
— С дороги! — снова крикнул возница идущим впереди людям.
Я огляделся по сторонам и направился прямо через ворота, и уже спустя полчаса был в трактире.
Сегодня здесь было пустовато. В воздухе как всегда висел запах сдобы и ещё жареного мяса. У окна сидела какая-то веселая компания матросов.
Я спустился в подклет.
— …здесь! Вот сюда! — уже слышался мне знакомый женский голосок. — Ну, ты разиня!
У печи стояла раскрасневшаяся Зая Корчакова. В закатанных по локоть руках, испачканных белой мукой, она держала широкую деревянную лопату. В стряпной
Девчушка в красной рубахе, завидев меня, тут же ойкнула и отскочила в сторону.
Хозяйка чуть привскинув брови, повернулась к лестнице.
— Бор! Борушка!
Зая отбросила в сторону лопату и широким шагом подошла ко мне. В нос ударил знакомый одуряющий запах её тела, смешанный с какими-то кухонными пряностями.
— Вернулся?
— А ты не верила, — улыбнулся я.
Девчушка мигом выскочила вон из стряпной и мы остались вдвоём.
Зая крепко вжалась мне в плечо и долго не отпускала. Что-то горячее коснулось тыльной стороны ладони.
— Ты что, плачешь? — спросил я.
Голос надкололся.
— Я? — хрипло переспросила Зая, ещё сильнее вжимаясь в меня.
Сейчас вдруг разом забылся и Жуга, и проблемы в Лиге, и вообще всё-всё-всё. Несколько минут Зая стояла не шевелясь, лишь комкая руками мой вонючий акетон, пока я вдруг не заметил:
— У тебя в печи что-то горит!
— Ой! — Корчакова подпрыгнула и мгновенно развернулась на месте. — Ой, батюшки! Сгорит, ей-ей сгорит!
Она схватила свою лопату и ловко вытянула из раскалённого нутра печи высокий поджаристый каравай.
«Такие только на свадьбы делают», — вдруг подумалось мне.
— Ты, поди, голоден? Сейчас…
— Подожди. Я в мыльню схожу. Негоже таким чумазым…
— Ах, Борушка! Родной.
Кто бы другой говорил, я бы счёл эти слова фальшивыми. Но только не от Заи.
Её лицо сейчас походило на неспокойную гладь озера: то она улыбалась, сверкая от радости глазами, то тут же утирала накатывавшуюся слезу, то бормотала о каких-то делах, а то бросалась жарко обниматься и снова плакать.
Честно говоря, я даже не знал что делать, как реагировать. Растерянная улыбка плавала на моём усталом лице.
Зая вытянула откуда-то приземистый зелёный штоф и плеснула из него в стопку. Через мгновение рядом с последним очутилась маленькая тарелочка квашенной капустки.
Я чисто автоматически одним махом выпил водки.
— Оставляй вещи тут, — плеснула руками Зая. — Я постираю.
Сняв замусоленный мешок, ремень и мечи, я подошёл к Зае и снова её поцеловал.
— Я скоро.
Минут через пять я уже был у мыльни. А ещё через час мы с Корчаковой сидели за столом в уютной и тёплой стряпной…
— Похудал ты, что-то? — заметила она.
— Просто не стрижен. Да и борода, вишь, как отросла.
Корчакова чуть наклонила голову, разглядывая темное пятно у затылка.
— Что это? — тихо спросила она, касаясь моей шеи.
Я на секунду-другую перестал есть и нехотя, но как можно безразличнее ответил, мол, небольшой ожёг.
— По глупости вышло…
— По глупости? — казалось не поверила Зая, но тут же стала рассказывать о своих делах.
…Меня чуть тошнило. Грудь чем-то сдавило и от того дышать было неимоверно трудно.