Желтая акация
Шрифт:
— Яговица огня и кипятка боится, — пошутил Адам. — А если все же попробовать корневища сырыми, невареными?
— Кому и зачем нужен такой риск? Тем более, что были случаи, когда от этой яговицы люди умирали. Чтоб не ходить далеко за примером, я расскажу вам про недавнее время. В 1941 году, перед войной, в Кировской области была страшная гроза. На реке Маломе поднимались такие волны, что они далеко на берег выносили много разных водорослей, в том числе и желтые кувшинки. Когда гроза стихла, к реке пришли деревенские дети, понаелись корневищ и заболели. Кто съел меньше, тот остался жив, а двое умерли. Одному
— Бесспорно, права! Большое спасибо вам, Иван Степанович, за сказку и за науку. Но вы ничего не сказали о семенах. Их на желтых кувшинках бывает очень много. Неужели и туда проникли яговки?
— Думали меня уличить в чем-то: мол, нет ли в сказке противоречий? Дошли до самого кувшинчика. Отвечу! Ничего вредного в семенах нет. А полезного много. Одного крахмала больше сорока процентов. Семена можно использовать на корм птицам. А если их поджарить и потом смолоть или истолочь, они употребляются как кофе. Добавлю еще, что народная медицина применяет их для лечения от разных болезней — от кашля, при болезни почек.
— Неужели наука так досконально знает про все растения, какие существуют на свете?
— Нет, Галя. Это невозможно, несмотря на огромное число научных работников, занятых таким делом. Даже точно неизвестно, сколько всех растений существует на свете. Одни насчитывают до трехсот тысяч, другие — до пятисот, а третьи — до восьмисот тысяч. Еще много надо работать ученым, чтобы постичь все. Возможно, кому-нибудь из вас, если вы будете хорошо учиться, достанется на долю великое, широкое поле для открытий, для выявления новых и новых свойств и у тех же самых желтых кувшинок.
Бывайте здоровы!
Я ваш, дороги, ваш и навсегда.
Но знаю я еще одну дорогу —
Родней ее не сыщешь никогда, —
Ведущую нас к отчему порогу,
В день отъезда завтракали и, можно сказать, не завтракали. Аппетита ни у гостей, ни у хозяев не было. Так, лишь бы обряд исполнить, как говорят в таких случаях. Таисия Васильевна ходила грустная, хотя не забывала к каждому подойти, ласково сказать:
— Ешьте, детки, наедайтесь получше. Дорога не близкая. Приедете домой голодные, что о нас ваши родители подумают?
Тимох Сымонович позавтракал отдельно, раньше, взял ружье и пошел к «Новой затоке». Договорился с Иваном Степановичем, что, как только машина придет, он даст один выстрел в воздух. Тогда и выходить.
Время шло незаметно. Вдруг утреннюю тишину разорвал выстрел. Казалось, что выстрелили не один раз, а несколько — это такое эхо было. Недаром его зовут еще — отзвуки.
Начали прощаться с Таисией Васильевной, благодарить ее за действительно материнскую ласку, внимание, гостеприимство. Но она сказала Стасю:
— Меня на мотоцикле довезешь, и мне хочется посмотреть, что там за затон такой.
Гости растрогались. Им стало понятно, что она хочет проводить их до машины.
Все выстроились, только не по четыре
Иван Степанович не «подавал команду», чтоб не навлекать грусть в минуту расставания, а сказал так, будто собрались на прогулку:
— Пошли, товарищи!
Лесникова Галя шла вместе с гостями, рядом с Гиляром. Она взяла его узелок, чтоб ему было удобнее нести цимбалы.
По дороге Надейка начала декламировать стихотворение Олега Лойки «Лесная песня». Это стихотворение, хорошее само по себе, звучало тут, в чаще, как гимн родной природе, ее красоте.
Как жить, не зная, что всегда приеду, Когда захочется, я в край родной, Под соснами курган увижу дедов, У нашей хаты ельник молодой! Ведь солнце вековечное встает Не только с волн зелено-серебристых Или с песка, что жадно влагу пьет. Иль из угрюмых трещин гор скалистых, Но и с тропинок наших, свежих, росных, Где синие шумят немолчно сосны И тень лежит густо-зеленых лип… Нет, даже дня прожить мы не могли б, Родных не слыша песен на опушке…— Какое красивое это стихотворение! Как хорошо, Надейка, ты его прочла, — сказал Адам, прослушав последние строчки:
Поют и мной посаженные липы В немолчной величавости лесной!— Оно же большое, как ты его выучила на память? — спросила Галя.
— Верно, большое, но мне так понравилось, оно так искренне написано, что само собой вошло в мою память…
Вот и машина. Вон и дядя Василь, шофер, разговаривает с лесником и одновременно, подняв вверх руку, приветствует своих юных земляков.
— День добрый, дядя Василь! Как там наши? Ждут ли нас?
— Чего еще захотели! Говорят: хоть бы они там, в пуще, еще недели три пожили бы, без них спокойней!
— Неправда, дядя Василь! Вы шутите.
Тогда только дядя Василь, засмеявшись, сказал истинную правду:
— Дохнуть мне не давали своими напоминаниями. Мамаши ваши только и спрашивали: «Не забыл ли ты, что тебе надо за детьми ехать?» А вот дружки и подружки ваши так те, со вчерашнего обеда и пока спать не легли, приходили попеременно: «Дяденька Василь! А не лучше ли вам на ночь выехать?», «Дяденька Василь, а не забыли ли вы, какой дорогой ехать?» Я выехал, когда они спали еще, а то утром совсем голову заморочили бы.
Бочки уже стояли в кузове. Их, поставив под уклон доски-скамейки, легко подняли дядька Василь и дядька Тимох. Только воды немного вылилось, так ребята сразу сбегали и подлили. Не забыли положить решеточки поверх воды. Положили и десятка два приготовленных накануне растений. Дядя Василь сходил еще к затоке и посмотрел, как они там растут, эти орехи. Попробовал сырых, а девочки достали ему и вареных.
— Все чудесно, ребятки! Люблю хорошие дела и тех, кто их творит! — Таково было его слово.