Желтая линия
Шрифт:
— А я — «Крысолов», — представился я.
— А ты жди. — И железная дверь закрылась.
Мне пришлось несколько минут наблюдать, как по стенам стекают капли и бегают рыжие многоножки. Щербатин вышел, волоча на себе охапку серо-зеленого барахла. Кроме того, на спине его висела облупленная металлическая труба с двумя рукоятками. Я подумал, что с оружием такого размера можно заниматься разве что уничтожением слонов и носорогов.
Щербатин взглядом указал мне на дверь, и я вошел. Хозяин долго блуждал в лабиринтах стеллажей, потом вынес мне точно такую же охапку, как у Щербатина.
— Ты
— Да-да, — поспешно закивал я.
— Сейчас, обожди еще… — Он снова скрылся.
Новая форма была такой же сырой, как весь этот подвал. Я начал перебирать вещи. Мятые влажные штаны с курткой. Плотный и тяжелый бушлат. Шлем, ремень. Небольшой, но тяжеленький нож. Сапоги — чуть повыше и покрепче, чем мои прежние, промысловые. Жилет с твердыми вставками. Рюкзак, внутри — стопка белых носков, какие-то флаконы, щетки, серая коробочка, обмотанная проводом. Серое грубое белье…
— На, получай. — Кладовщик выложил передо мной замысловатое ружье, все состоящее из каких-то трубочек. — И боезапас. — Рядом легла матерчатая сумка, поделенная на продолговатые карманы. В каждом — небольшой баллончик желтого цвета.
— Это что?
— Огнемет, — равнодушно ответил кладовщик и зевнул. — «Крысоловам» огнеметы положены. Приставку будешь брать?
— Какую? Зачем?
— Электрическую, конечно. — Он вытащил и грохнул о стол две увесистые штуки, соединенные проводом. — Вот это цепляешь под ствол, а это — на ремень. Или в рюкзак.
— И что дальше?
— Опускаешь в воду, жмешь на спуск — и готово. В радиусе пятнадцати метров ни одна тварь не усидит, выскочит с воплем. Ни одна не подкрадется.
— А люди?
— А что люди? У людей гидрокостюмы. — Он шлепнул ладошкой по болотным штанам. — Если не промочил, все нормально. А промочил — лучше не пробуй. Ну, берешь приставку?
— Беру, — кивнул я, решив, что бросить ее под кровать, если не понравится, никогда не поздно.
— Там комнатка. — Кладовщик кивнул в сторону коридора. — Наряжайтесь сразу. Старое барахло сюда принесете. А вообще, — он преодолел затяжной зевок, — оставьте там, я сам заберу.
Щербатин уже начал примерку. В крошечной комнате стояли две скамейки и даже некоторое подобие зеркала — обгоревшая дверь, снятая с какой-то машины. Большое затемненное стекло худо-бедно отражало мир.
— И это называется военная форма, — ворчал Щербатин. — Да я в своей пижаме выглядел в три раза воинственней.
И правда, мятые бесформенные вещи с военного склада бравого вида ему не придавали. Деформированное стекло-зеркало еще больше уродовало грузную и нескладную фигуру Щербатина. Впрочем, форма могла еще отвисеться на плечах.
— А ты поправился, — заметил я.
— Еще бы! Ты тоже покруглел. Это называется восстановлением после обезвоживания.
Я скинул промысловую робу и тоже начал одеваться. Влажное белье холодило кожу, в отсыревшем подвале это было не очень приятно. Одеваясь, я поглядывал на свое отражение, и надо сказать, это тоже не прибавляло радости. Моему взору представал довольно жалкий и потрепанный субъект, больше похожий на грузчика с овощебазы, чем на воина великой Цивилизации.
Потом ситуация стала меняться. Я затянул ремень, и это придало фигуре какую-никакую форму. Я надел жилет — он прибавил мне плечи и вообще увеличил торс. Затем я примерил шлем, который сгладил не очень удачные обводы моего черепа. Из сырого теста действительно получался воин.
Потом я взял в руки огнемет. Отражение в стекле почти не передавало деталей, оно демонстрировало лишь силуэт. Чего-то не хватало. Может быть, нож следовало повесить немного повыше и наискосок, чтоб не болтался? Наконец, я понял — нужно заправить концы брюк в сапожки.
Из зеркала на меня смотрел другой человек. Нет, конечно, человек был тот же — я сам, но суть изменилась. Фантазия невольно добавляла моему грозному силуэту несуществующие черты. Я видел себя смелым, быстрым, решительным. Я скользил меж болотных зарослей, наводя ужас на врагов ревом огнемета. Я, стиснув зубы, выносил из-под огня раненого командира. А потом я отдыхал, скинув шлем, на сухом островке под деревом. Я угрюмо смотрел в пустоту, а в руке дымилась забытая сигарета. Впрочем, здесь никто не курит, сигарета отменяется.
И вдруг я услышал тихий смешок Щербатина.
— Расслабься, — сказал он. — Здесь никто не оценит твоей героической стойки.
Я вяло огрызнулся. Мне захотелось побыть одному, посмотреть подольше на свое отражение. Что-то произошло, когда я надел форму и взял оружие, что-то изменилось.
Я никогда не чувствовал себя воином или бойцом. Солдатом — да, в армии. Но это совсем не то. Солдат — существо безликое, униженное, мелкое, лишенное прав. Солдат — обязательно чей-то раб.
Воин — другое дело. Он сам по себе имеет ценность, без легиона себе подобных за спиной. Воин выносит приговор и исполняет его. Он выше и значительнее других, потому что он — надежда, защитник, спаситель. Ему многое прощают, потому что его жизнь ненадежна, неустроена и в любой момент может окончиться. Ему позволяют насладиться жизнью, пусть даже короткой.
И вдруг это бремя достается мне! Просто так, по прихоти судьбы. Неужели любой может стать воином? Неужели в каждом человеке зреет запас силы, мужества, самоотверженности, который позволяет ему так просто, в один момент, стать воином и не бояться опасностей войны?
Я искоса и чуть свысока глянул на Щербатина, который в данный момент путался в ремнях и пряжках. Щербатин надеялся с кем-то договориться и просидеть весь срок в какой-нибудь кладовке.
Я буду воином. Мужчина должен быть готов к этому — оставить плуг и взять меч. Если так нужно. И не важно, за что и для кого я буду рисковать. За себя. За свое первое холо.
Вот такие раздумья владели мной, пока Щербатин неслышно надо мной хихикал, подгоняя форму. Мне до его иронии не было дела. Щербатину никогда не стать настоящим воином. А мне — посмотрим…
— Беня, — сказал он, — если ты вдоволь насладился своим глупым видом, пошли наверх. Только не надо пыжиться и выпячивать грудь. Ваять с тебя памятник тут никто не будет.
Я посмотрел на Щербатина. Он и в полевой форме выглядел жуликоватым кладовщиком.
— Крыса ты тыловая, — сказал я ему. — Вот ты кто.