Жемчуг северных рек(Рассказы и повесть)
Шрифт:
Вот и пойми его, всерьёз он говорит или смеётся над ними.
— Зря вы заколачивали, — строго сказал Алик.
Гомзиков вроде бы и сам не знал, зря он это сделал или не зря.
— Но не помешает же… Для перестраховки… — сказал он, оправдываясь.
— Да вы же испортили всё! — не сдержал себя Тишка.
Гомзиков будто не слышал его выкрика.
— Кто его знает, ребята, — сказал он задумчиво, — может, и в самом деле музыкой можно их вывести… Не знаю… Но я уж по-своему. По своей науке.
Алик отключил проигрыватель от электросети, молча собрал его и толкнул ногой дверь. Славка устремился следом за ним.
— Ребята, да вы на меня не сердитесь. — Гомзиков встал в дверях, и Тишка не знал, как мимо него проскользнуть, ткнулся с одной стороны, с другой, не пройти. — Ребята, вы напрасно обиделись, я против вас ничего не имею, — уговаривал их Гомзиков.
— Ага, не имею, — пропищал сзади Тишка. — А сам всё время посмеивался.
Гомзиков обернулся к Тишке:
— Милые мои, так слыханное ли дело — музыкой крысам на нервы действовать… Спервоначалу-то сомневался…
— Спервоначалу, спервоначалу, — передразнил его Тишка. — А сам и эти дыры заколотишь?
— Заколочу, — чистосердечно признался Гомзиков и вздохнул. — И крысиду в дыры нафукаю…
— Ну, вот видишь. — Тишка чуть не ревел. Было обидно, что уж такое верное дело — из книжек вычитанное! — и то поставлено под сомнение.
Гомзиков был, как никогда, серьёзен.
— Тишка, — сказал он грустно, — дыры-то я, конечно, заколочу, но они ведь, собаки, и в другом месте их прогрызут… Так я в сушилку и музыку проведу… Кто его знает, может, и помогает…
Тишка видел, что глаза у бригадира не врали.
ЖЕМЧУГ СЕВЕРНЫХ РЕК
Повесть
Часть первая
ЖЕМЧУГОЛОВЫ СРЕДНЕЙ РУКИ
По ночам Тишке казалось, что поветь дышит. Не просто дышит, а, как корова, переставшая жевать жвачку, время от времени вздыхает. Тишка выставлял из-под одеяла ухо, насторожённо замирал. Слух различал только мерное посапывание лежавшего рядом старшего брата Славки.
В лугах скрипел коростель, напоминая кряканье утки. Внизу, во дворе, чесалась о ясли корова — ясли расшатанно поскрипывали. Но стоило Тишке снова укрыться одеялом наглухо, как поветь опять начала вздыхать, словно живая.
— Славка!
— Ну чего тебе? — деланно полусонным голосом отозвался брат.
— Ты слышишь ли?
Коростеля-то? — насмешливо спросил Славка. — Слышу… А ты уж его за утку принял?
— Да нет…
Со Славкой разговаривать всё равно что с глухим. Спросишь его об одном, а он тебе совсем о другом толкует.
— Коростель, говорят, по ночам перловиц ловит. — Вот и теперь Славка склонил разговор неизвестно куда.
— Каких перловиц? — не понял его Тишка.
Славка почему-то насторожился, затаил дыхание и опять сделал вид, что засыпает.
Тишка по этому обманному манёвру брата сообразил: о перловицах Славка, видимо, проболтался, выдал чей-то секрет, а теперь пытается следы замести, — сопит, будто и не сказал ничего.
— Вы что, коростелей-то перловой кашей приманиваете? — уточнил Тихон, давая Славке понять, что не отцепится, пока не узнает правды. — На удочку, что ли, будете их ловить?
Славка захохотал, забыв о том, что полминуты назад притворялся засыпающим.
— Во-во! Перловую кашу насаживаем на крючок и ловим.
— Нет, правда, Славик, что за перловицы?
— Много будешь знать — скоро состаришься, — как обычно, увернулся от вразумительного ответа брат.
У Славки такая манера — недоговаривать, любой пустяк превращать в секрет.
Правда, в последнее время какой-то секрет его действительно распирал, не давал покоя.
Но Тишка чувствовал: брат вот-вот расколется, дальше носить тайну в себе ему, по всему видать, стало невмоготу. Раньше он бегал по улице вприпрыжку — метра шагом не одолеть, всё прискоком да скоком. Мать беспрестанно его осаживала:
— Славка, голова ведь на плечах не удержится, скатится где-нибудь в пыль, и не заметишь.
— Не беспокойся, — отмахивался он и летал как ветер: по лестнице не сбежит, а для скорости на перилах съедет, под окном промелькнёт — и остановить не успеешь. Смотришь, а он уж на взгорке у сельсовета, к Алику Макарову повернул.
Теперь же его словно переменили. Выступает по тропке важничая, будто у него на плечах бобровый воротник и он не зачуханный семиклассник, а по меньшей мере министр.
— Славка, что это с тобой приключилось? — всплескивала руками мать и подмигивала Тишке: полюбуйся, мол, на своего старшего брата — переродился человек. — Уж не изобрели ли с Аликом чего-то важное?
— Скоро узнаете, — говорил Славка, а самого вот-вот прорвёт от желания похвастаться. Да, видно, Алик Макаров дал строгий наказ — молчать. И Славка, изводя себя нетерпением, держал язык за зубами.
Алик Макаров среди Полежаевской ребятни известный изобретатель. То ему ударит в голову блажь музыкой выгонять из амбара крыс, то усядется он за конструирование беспроволочного телефона, то возьмётся за «принципиально новую разработку» схемы зерноуборочного комбайна.
Тишку ни Алик, ни тем более задавака-брат к изобретательству не подпускали.
— Куда тебе? — пыжился Славка. — Ты ещё основ физики не изучал, а у нас с Альбертом всё на высшей математике замешено.
Вот уж свистит, так свистит. Тишка хоть и перешёл только в третий класс, а Славкины учебники не один раз перелистал. Не так уж и высока его высшая математика. Тишка, если чуть-чуть подсказывать будут, так и то в ней разберётся: «а» плюс «б» сидели на трубе… Подумаешь, велика премудрость… И не с такой справлялись! А уж в твои-то, Славочка, годы войдём, так и подавно твою математику одолеем… Корова всё ещё чесалась о ясли, и коростель хрипло кричал в лугах, подражая утке.