Жемчужина дракона
Шрифт:
– Китарэ! Китарэ! – Голос Дилая эхом разносился по спящей еще храмовой площади. – Постой же!
Подавив глубокий вдох сожаления, что был замечен так не вовремя, Китарэ остановился, ожидая, пока Дилай нагонит его. Час красного петуха только наступил, до начала общих медитаций и молитв еще два часа. Это время Китарэ хотел провести в одиночестве.
Сейчас пустынное пространство, выстланное розовым камнем возле входа в огромный храм Двенадцати Парящих драконов, отражало шаги приближавшегося друга. Поговаривали, что тут могли одновременно медитировать до тысячи эвейев, не касаясь и не мешая друг другу. Учитывая размеры площади, Китарэ в этом не сомневался. В храм вели ступени. Они лишь указывали на статус святыни, заставляя само сооружение будто
– Ненавижу, когда ты так делаешь, – усмехнулся Дилай, останавливаясь напротив друга.
Сейчас они оба были облачены в светло-бежевые форменные кимоно и халаты. Во время учебы ученики не должны были выделяться. Статус, положение, богатство не играли никакой роли.
– Как? – изогнув бровь, поинтересовался наследник.
– Делаешь вид, что глухой, – фыркнул Дилай. – Я знаю, что если тебя нет в твоих комнатах, то ты тут, – выпалил он, не дожидаясь, пока Китарэ прервет разговор, развернется и уйдет. – Какой он? Ты видел его?
– Кого? – холодно поинтересовался Китарэ.
– Его, – выразительно поиграв бровями, повторил Дилай, но все же добавил: – Игнэ.
– Видел.
– И?
– И ты сам скоро его увидишь.
– Ты… – несколько замялся парень. – Не почувствовал ничего необычного? Может быть, течение его жизненной энергии как-то по-особенному отозвалось в тебе?
Некоторое время Китарэ молча смотрел на друга. Со стороны могло показаться, что он и вовсе проигнорировал его вопрос. На самом деле молодой человек пытался совладать с собственными эмоциями, чтобы не позволить им взять верх над разумом.
– Нет. Все, что я почувствовал, – это сожаление, что вышел к нему. Более жалкого недоразумения я в жизни не видел, – сквозь сжатые зубы сказал Китарэ, вспоминая наглую усмешку, что играла на губах чужака, пока тот не вспомнил, что надо бы встать на колени перед будущим правителем. Никогда прежде на него не смотрели как на ничего не значащее, пустое место, да еще и насмехались при этом.
Вернувшись в собственные покои, Китарэ долго не мог взять под контроль гнев. Тогда ему, пожалуй, впервые захотелось провалиться в один из своих приступов, что выпьет его силы до дна и даст временное забытье. Чего он ждал от этой встречи? Он и сам не мог понять, что именно его так разозлило, встревожило. Казалось бы, все прошло как нельзя лучше. Говорят, что нет приятнее зрелища, чем враг, что преклонил перед тобой колени. Теперь он знал, что это бред. А быть может, ему всего лишь становилось хуже…
Перед глазами вновь встал образ наследника дома Игнэ. Совсем невысокого роста, можно сказать, тщедушного телосложения. Черные как смоль волосы, заплетенные в тонкие косички и сложенные в какую-то замысловатую, дикую прическу, когда часть волос прикрывает левую сторону лица. Взгляд столь же черных раскосых глаз показался ему холодным и надменным, как и выражение лица. Он смотрел на него, словно не понимал, кто перед ним. Будто даже не испытывал и толики смущения. Хотел ли сам Китарэ видеть на дне этих глаз покаяние? Признание вины за смерть отца? Мольбу о прощении? Или ждал увидеть в них вызов? Но не было ничего, кроме безразличия, надменности и холодности. Почему это задело его? Он не брался давать ответ на этот вопрос. Он вырос среди придворных дам и мужей и давно не питал иллюзий насчет того, какие эвейи и люди его окружают. Так чего же он ждал от этого мальчишки?
Много лет назад Совет единогласно принял решение о том, чтобы официально признать смерть Ни-рома Игнэ и его отца случайностью. И дело, конечно же, не в великодушии. Дело в будущем. Любой, кто поднимет руку на члена императорской семьи, должен быть казнен вместе с детьми, женами, ближайшими родственниками по крови, а значит, следовало вырубить весь род Игнэ под корень. Другими словами, прервать сильнейший род огненных эвей-ев и поставить под удар баланс и страну. Говорят, из двух зол выбирают меньшее. Совет выбрал пространную формулировку: «погибли при невыясненных обстоятельствах». Хотя все знали, какими именно были эти обстоятельства, остаткам семьи Игнэ позволили продолжить существование. Возможный вред для империи, если наследник Игнэ последует вслед за отцом, посчитали большей опасностью для баланса сил, чем позволить оставить смерть императора без возмездия. Как бы там ни было, совсем скоро он узнает, был ли смысл в таком решении или следовало и впрямь оборвать проклятую ветвь.
Пока можно было сделать лишь предварительные выводы о том, кто потенциально сможет занять место в его Совете. Из всех эвейев, что сейчас готовились вместе с ним ступить за Полотно, идеально подходили одиннадцать. Конечно, все зависело и от самих претендентов – не смалодушничают ли они. Но еще ни разу за всю историю их мира не было таких прецедентов, и намеченная Нить из века в век собиралась в единое «ожерелье силы». Ему недоставало последней мелодии, как и важной части его самого. Надежды, что питал Дилай относительно потомка Игнэ, сам Китарэ не разделял. Тем более сейчас, после встречи с этим мальчишкой. Он просто не может быть тем, кто идеально совпадет с его вибрациями.
– Тогда почему пришел сюда в столь ранний час? Верховный настоятель вот-вот должен подойти, – хитро прищурился друг.
Дилай принадлежал к роду Пэа, чьей стихией считался воздух. Должно быть, даже в непробужденных эвейях стихия влияла на характер. Именно потому Дилай мог легко находить язык с кем угодно, даже с Китарэ он умудрялся не робеть и выискивал способы для поддержания их дружбы. Китарэ был благодарен другу за то, что тот не сдавался.
Глубоко вздохнув, он все же решил ответить:
– Не стоит тянуть. Если он подходит, то я хочу назначить день и час, когда мы сможем узнать, так ли это.
Глава 4
Из свитка, доставшегося мне вместе с одеждой, я знала: именно в час пестрой сойки все эвейи, что всерьез намереваются пробудить свою кровь и пройти за Полотно, направляются к храму Двенадцати, чтобы совершить молитву и начать новый день с коллективной медитации. Потому, не задумываясь, я влилась в общий поток и шла, стараясь придерживаться общего ритма. Хотя я и привыкла к бескрайним лесам, высоким горам и широким рекам, для меня было в диковинку, что улицы могут быть такой ширины: будь они рекой, по ним с легкостью параллельно скользило бы несколько лодок. Позже я поняла, что вывернула на центральную улицу, ведущую к храму. Казалось, я где-то в лесу или саду, но в то же время вокруг мощенные розовым камнем дорожки, аккуратные аллеи, стриженые ухоженные деревья и газоны, повсюду места для отдыха, здания, спрятавшиеся в зелени и цветах. Я впервые видела подобное и крутила головой, как неотесанная деревенщина. Даже большое число моих собратьев не интересовало меня так, как это удивительное, впечатляющее место. Да и кем, собственно, интересоваться? Кругом мужчины в одинаковых одеждах, а вскоре к нам присоединились и девушки, с единственной разницей в том, что их кимоно традиционного пошива для женщин, но в той же цветовой гамме.
Невольно я задумалась о том, как было бы здорово оказаться здесь, будучи просто Ив без бремени рода и деяний отца. Без страха и шрамов, уродовавших мое тело. Наверное, я не была бы первой красавицей. Возможно, не все были бы готовы со мной дружить. Но у меня был бы шанс почувствовать то, что чувствуют они. Быть простой девушкой, вступающей в большой мир, навстречу первым чувствам, эмоциям, дружбе…
Когда я подумала о том, что мой единственный друг в этом мире – Рэби и как ему сейчас непросто из-за меня, горло сдавил спазм. И я не возьмусь судить, что стало тому причиной: моя жалость к себе – чувство, которое все пятнадцать оборотов было под строжайшим запретом для меня, или жалость к старому другу, которому тоже нелегко – ни семьи, ни детей, и все потому, что он принял меня как ту, о ком должен заботиться после смерти господина.