Жемчужина дракона
Шрифт:
— Подвязки носят ниже! — сказала я, перехватывая его руку, но он и сам уже спустился ниже, проведя по ноге до щиколотки.
И снова меня охватил самый настоящий пожар. Огонь в крови, словно в жилы мне залили кипящую смолу. А ладонь, ласкавшая мое колено, мою икру, опять предлагала выбор — согласиться или…
— Вы просто пылаете, леди Изабелла, — сказал Тристан приглушенным голосом.
— Волнуюсь, — призналась я, деликатно, но настойчиво похлопав его по пальцам, чтобы убирал руку.
—
— Еще спрашиваете, — я старалась шутками скрыть смущение и смятение, — не каждый день я развлекаюсь подобными милыми играми.
— Я тоже, — ответил он мне в тон. — Но должен признать, игра и в самом деле увлекательна. Вы согласны?
— Бросаю кости, — объявила я, яростно сотрясая рожок.
— А вы уверены, что не хотите прикоснуться ко мне? — последовал новый вопрос.
— Но я прекрасно вас вижу, господин, у меня нет оснований не доверять своим глазам, — ответила я быстро. — О! У меня шесть!
— Опять надеетесь на везение? — сказал он, забирая рожок.
Наша игра превратилась какое-то помешательство. Похоже, никакие другие ставки не смогли бы привнести столько азарта. Мы метали кости, передвигали фишки и обменивались вроде бы невинными репликами, но все это было видимостью, потому что за каждым словом, за каждым вопросом скрывались полунамеки, и это не могло не вывести из душевного равновесия. А ведь я была уверена, что ни один мужчина не вызовет у меня других чувств, кроме брезгливой неприязни.
Но так я думала в королевской тюрьме, и в монастыре, когда только и оставалось, что вспоминать пережитое без надежды на будущее. А сейчас я была жива, и… почти свободна. И мужчина, сидевший напротив меня, вел со мной опасную, но такую притягательную игру, не выходя за рамки приличия, но не позволяя мне забыть, что я — женщина. Женщина, которая приятна, которая притягательна.
Как же это отличалось от грубых ухаживаний Ланчетто! Но я ни на минуту не забывала, ради чего пустилась на такую отчаянную авантюру. Только лорд Тристан, казалось, вовсе позабыл о картине и о моих неосторожных расспросах о Бьянке.
В этот раз проиграл он, и я опять не поняла, как такое получилось, потому что передвигала фишки, как в угаре, почти не думая об исходе игры. Наверное, мне опять повезло, и я облегченно вздохнула, когда моя последняя фишка заняла место в «доме».
— Мой проигрыш, — признал Тристан.
— И никакие расчеты не помогли, — заметила я. — Что будете снимать? У вас-то с одеждой похуже, чем у меня. Раз-два — и окажетесь голым.
— И вас это не смутит? — спросил он, привставая на колени и снимая рубашку.
— Возможно, я вас разочарую, но нет. Я видела голых мужчин, и теперь лицезрение их наготы вызывает у меня… некоторую брезгливость.
Тристан отбросил рубашку в сторону, и теперь на нем оставалась лишь набедренная повязка — небольшой кусок ткани, прикрывающий чресла ровно на три ладони.
— Где же вы смогли их увидеть? — спросил он. — Разве вы провели последние годы не в монастыре?
— Если бы я увидела их в монастыре, то сбежала бы оттуда, — сказала я. — Продолжим игру? Или боитесь раздеться окончательно?
— Продолжим, — сказал он и повел плечами, разминая мышцы.
Я не могла не скользнуть взглядом по его мускулистому телу языческого бога — даже смотреть было наслаждением, а если прикоснуться… Мне представилось, как я приникаю к нему, впитываю каждой частичкой прохладу, которой напоена его кожа, касаюсь губами черных волос, вдыхаю их запах и изнемогаю — как Милдрют…
— Она ваша любовница? — спросила я неожиданно для себя самой.
— Кто? — спросил Тристан с обманчивой мягкостью, устраиваясь в постели поудобнее и опираясь локтем о подушку.
— Не притворяйтесь, — сказала я резче, чем хотелось. — Ваш телохранитель. Милдрют.
— Почему вы спрашиваете? — он не выказал ни удивления, ни недовольства, как будто ждал моего вопроса.
— Не знаю, как себя с ней вести, — ответила я небрежно. — Она груба со мной. Поставить ее на место? А вдруг она ваша конкубина — значит, я нанесу оскорбление вам.
— Нет, — он покачал головой, — мы не любовники. Милдрют предана мне, но кроме дружбы нас ничего не связывает.
— Вы уверены? — я сделала первый ход, передвинув фишку.
— Ей кажется, что она влюблена в меня, — сказал он, бросая кости, — но это не так.
— Не так?
— Это жалость, не больше.
— Жалость? — я разозлилась на себя, что задаю вопросы, повторяя за ним, как попугай несравненной Пачифики, но остановиться уже не могла. — Вы проникли мысленным взором в ее сердце и прочитали там, что это жалость и заблуждение?
— А вы считаете, что меня можно полюбить? Вы бы смогли? — ответил он вопросом на вопрос.
— Речь не обо мне, — запротестовала я, забирая у него рожок.
— Конечно, простите.
На секунду пальцы наши соприкоснулись, и меня бросило в жар от этого прикосновения. Я промокнула рукавом рубашки вспотевшую верхнюю губу. Правильно говорила мать-настоятельница — нельзя играть с дьяволом, обязательно доиграешься. Меня всегда злили ее высказывания, но теперь я была согласна с ней всей душой.
— Почему не бросаете? — спросил Тристан, и я, опомнившись, затрясла рожком. — Вы сказали, мужская нагота вызывает у вас брезгливость… Это значит, вы видели мужскую наготу совсем не в романтической обстановке. Где же?