Жемчужина Лабуана
Шрифт:
Глава 1
ПИРАТЫ МОМПРАЧЕМА
В ночь на 20 декабря 1849 года неистовый ураган бушевал над островом Момпрачем.
Гонимые яростным ветром, как сорвавшиеся с привязи лошади, бежали по небу черные облака. Бурный тропический ливень обрушивал на остров потоки воды. Шторм, не стихавший уже третьи сутки, с пушечным гулом разбивал огромные волны о его каменистые берега.
Этот дикий остров, расположенный в нескольких сотнях миль от западных берегов Борнео, был известен как убежище грозных пиратов и пользовался дурной славой у моряков.
Но
Лишь на восточной оконечности острова, на скалистом мысу, далеко выдававшемся в море, мерцали во мраке две точки — два ярко освещенных окна.
Там, в доме, одиноко стоявшем среди полуразрушенных укреплений, в одиночестве бодрствовал в этот глухой час ночи сидевший у стола человек. Это был мужчина лет тридцати, по-восточному смуглый, с лицом энергичным и мужественным, исполненным какой-то суровой красоты. Его черные, как смоль, слегка вьющиеся волосы длинными прядями падали на плечи, коротко подстриженная борода обрамляла слегка впалые щеки, а крутые смелые брови, точно две арки, подпирали высокий лоб.
Он сидел у стола, заставленного бутылками и хрустальными графинами, и держал в руке бокал с вином, но не пил, а сидел в отрешенной задумчивости, словно мыслями был далеко.
Внутреннее убранство этого дома своей странной беспорядочной роскошью резко контрастировало с простым и суровым внешним видом его. Снаружи его можно было бы принять за дом таможенника или смотрителя маяка — внутри же он был убран, словно княжеский дворец.
Стены комнаты, освещенные красивой золоченой лампой, были обиты парчовыми тканями, а пол застлан роскошным персидским ковром. Еще несколько таких же ковров, рассеченных местами ударами сабель, как ненужная рухлядь, были свалены у окна.
Справа у стены стоял турецкий диван, а напротив — старинная фисгармония, вся заваленная нотами. И всюду были развешены или в беспорядке разбросаны вещи редкие и немыслимой ценности: старинные картины кисти известных мастеров, древние книги в кожаных переплетах, сверкающий хрусталь и тончайший фарфор; по углам стояли шкафы из красного и черного дерева, полки которых ломились от ларцов и шкатулок, золотых и серебряных ваз, битком набитых жемчужными ожерельями, бриллиантовыми подвесками, старинными камеями, кольцами и браслетами с драгоценными камнями. И все это сверкало и переливалось в свете лампы, вспыхивая искорками и бликами всех цветов.
На длинном столе у дивана были разложены карты и лоции, навигационные приборы и подзорные трубы, а над самим диваном развешено разнообразное оружие, холодное и огнестрельное, всех стран и времен. Здесь были и дамасские клинки, и разнообразные кинжалы и сабли в драгоценных изысканных ножнах, и старинные пистолеты, и карабины новейших систем.
Человек, сидевший у стола, был погружен в глубочайшую задумчивость, казалось, он не видит и не слышит ничего. Он сидел так уже долго, не меняя положения, не шевельнув ни одним мускулом лица, когда резкий удар грома, потрясший
Он быстро встал, отбросил назад длинные волосы и прошелся по комнате, бесшумно ступая остроносыми сапогами по мягким коврам.
— Полночь… — пробормотал он. — Уже пятые сутки, а Янес еще не вернулся.
Он взял со стола бокал с вином, медленно выпил его и задумчиво подошел к фисгармонии. Ударил пальцами по клавиатуре, извлекая низкие, мрачно звучавшие ноты, и тут же оборвал мелодию — последние звуки ее затихли в завываниях ветра и шуме бури.
Вдруг он быстро повернул голову и прислушался к чему-то за стенами дома, точно за этим шумом уловил какой-то другой долгожданный звук. Потом набросил плащ и вышел из дома.
Широким уверенным шагом он прошел вдоль укреплений и остановился на самом краю скалы, о подножье которой неистово билось взъяренное море. Ветер жестоко трепал его волосы, дождь стекал по лицу, но он стоял неподвижный, как этот скалистый мыс у него под ногами, и жадно вдыхал порывы бури, устремив взгляд в бушующее море.
При короткой вспышке молнии, на долю секунды осветившей морскую даль, он увидел маленькое суденышко, которое входило в бухту, лавируя среди стоявших там на якоре кораблей.
— Это Янес, — проговорил он в живейшем волнении. — Наконец-то! Пора.
Четверть часа спустя какой-то человек в широком плаще с капюшоном, с которого ручьями стекала вода, решительными шагами вошел в дом, где его так нетерпеливо ждали.
— Здравствуй, Сандокан! — сказал он с чуть заметным португальским акцентом, сбрасывая плащ и снимая с плеча спрятанный под ним карабин. — Брр! Какая адская ночь!
— Да, дорогой Янес, — улыбаясь, ответил тот. — Я уже начал беспокоиться за тебя.
Он наполнил вином два хрустальных бокала и протянул Янесу один из них.
— Выпей, дорогой!
— За твое здоровье, Сандокан.
— За твое.
Они опрокинули бокалы и уселись друг против друга за стол.
Янес был несколько старше своего товарища: лет тридцати трех или тридцати четырех. Среднего роста, хоть и крепкого сложения, он ничем не привлек бы к себе внимания, если бы не острый взгляд глубоко запрятанных серых глаз, что в сочетании с волевым подбородком и твердо сжатыми губами указывало на сильный характер. С первого взгляда было ясно, что человек этот много пережил и многое в своей жизни повидал.
— Ну, Янес, — с нетерпением спросил Сандокан, — ты видел эту девушку?
— Нет, но многое о ней разузнал.
— Ты не высаживался на Лабуан?
— Я кружил все время поблизости. Но ты же понимаешь, что на берег, охраняемый английскими канонерками, трудно высадиться человеку моего сорта.
— Расскажи мне о девушке. Кто она?
— О ней говорят, что это необыкновенная красавица, что волосы у нее светлые, как золото, глаза голубые, как море, а лицо так прекрасно, что способно околдовать любого. К тому же она очень умна, и у нее очень приятный голос — когда она распевает свои арии, местные жители приходят послушать ее под окном. Они в ней души не чают, ведь она к тому же добра.