Жемчужина Сиднея
Шрифт:
Он был счастлив, что из жалости не сказал ей ничего такого, что могло быть расценено как предложение руки и сердца.
Эстер возвращалась домой в приподнятом настроении. Сейчас она ни о чем не жалела. Всю свою жизнь она была покорным ребенком, не смевшим даже голос подать лишний раз. Впрочем, ее мнение все равно никого не волновало.
Мать была вечно ею недовольна. Фред, ее отец, обращался с ней как с прислугой, и даже очень удобной прислугой, поскольку горничные в их доме не задерживались.
Что ж, сегодня она подала голос, и ее присутствие
Он попятился, с удивлением и некоторым удовольствием заметив, что настроение у нее боевое.
— Добрый день, мисс Уоринг.
— Добрый день, мистер Дилхорн, — почти пропела Эстер.
Том мрачно посмотрел на ужасное платье, которое она прижимала к себе.
— Заняты, мисс Уоринг?
Безрассудство, охватившее Эстер в гостях у Люси, нахлынуло снова. Она вызывающе взглянула на своего мучителя. Что ж, внутренний голос ее не обманывал. Это тот самый «людоед», в сравнении с которым капитан Паркер стал казаться ей наивным и незрелым, но все-таки он остается «людоедом».
— Да, можно и так сказать, мистер Дилхорн. Я подшивала это роскошное платье для вечеринки.
— Значит, вы намерены пойти, — с улыбкой заключил Том. В подобные мгновения Эстер преображалась. Он не ошибся. За ее внешней сдержанностью скрываются сильные чувства.
— Да, я намерена почтить их своим присутствием.
— Очень похвально, мисс Уоринг. Горю желанием увидеться с вами на вечеринке.
— Правда, мистер Дилхорн? Вы меня удивляете. Я полагала, вы привыкли к менее, скажем так, благопристойным мероприятиям!
Вот уж припечатала! Посмотрим, что он на это скажет.
Он и бровью не повел.
— Напротив, мисс Уоринг. Завтрашняя вечеринка вызывает во мне жгучее любопытство.
Том поклонился. Эстер поклонилась в ответ. «Черт возьми, он с таким насмешливым видом смотрит на мое убогое платье. Что ж, завтра я его надену и попытаюсь выглядеть более нарядной, чем сегодня. Я чувствую себя, как пьяная».
Том знал, что Эстер не пьяна, и понимал, что причиной ее возбужденного состояния была смесь голода и отчаяния. «А она повзрослела, — подумал Том. — Интересно, чем это вызвано?» Но Эстер никогда бы ему не призналась, что дух свободы, поселил в ее душе именно он.
Вечеринки Школьного совета, как могла догадаться Эстер, размахом не отличались. Но, на ее неискушенный взгляд, это было нечто невообразимое. Оказавшись в окружении не слишком хорошо одетых мужчин и женщин, она поняла, что ее ужасному платью равных нет. Даже кружево Люси его не спасало.
Но с другой стороны, здесь была еда, много еды, и от этого зрелища у Эстер заурчало в животе. Но она вела себя, как леди: накладывала себе на тарелку крохотные порции и ела, как птичка.
Том, сидящий за главным столом, с болью смотрел, как она пытается скрыть голод. Вырядился он по такому случаю в пух и прах, надел жилет с вышитыми павлинами и заколол галстук зажимом с черной жемчужиной. Он и сам не знал, кого собирается удивить.
Настроение Эстер совершенно переменилось. Угощение ей понравилось, но восторг, испытанный в гостях у Люси, прошел, и теперь ей было мучительно стыдно за свое поведение не только перед подругой, но и перед Томом Дилхорном.
Что он мог подумать о ней? А, вспоминая свое последнее замечание, Эстер и вовсе краснела до корней волос. Она сама не понимала, как у нее хватило дерзости на подобную выходку.
Если бы кто-нибудь сказал ей в то время, что она начинает испытывать влечение к Тому Дилхорну, Эстер отрицала бы это до последнего вздоха. Даже померкнувшее очарование капитана Паркера не открыло ей глаза. Как и ускорившееся дыхание, и радость, охватившая ее, когда Том подошел к ней после ужина.
Все в нем казалось таким ярким и привлекательным: его соломенные вьющиеся волосы, синие глаза, странная усмешка, свидетельствующая об его едком юморе, широкие плечи, мощная грудь, длинные ноги, рост… ему приходилось наклоняться, когда он заговаривал с ней.
О, она не должна быть такой развязной с ним, такой неженственной, нет, не должна. Волнение и чувство стыда заставило ее стать вялой и безжизненной, как прежде. Она вновь превратилась в затравленную мисс Уоринг, пришедшую на собеседование.
От ее вчерашнего веселья осталось так мало, что когда Том любезно поинтересовался:
— Развлекаетесь, мисс Уоринг?
Эстер, неожиданно для себя, ответила грубостью:
— Да, но вовсе не благодаря вам. Будь ваша воля, я вообще не получила бы эту работу.
У Тома вытянулось лицо. Он давно знал, что Эстер так думает о нем, но, как ни странно, ее слова сильно его задели. Он поклонился, и на этот раз его серьезный вид не был притворным.
— Тем не менее, — ответил он столь же резко, — сегодня канун рождества, мисс Уоринг, и все сомнения, которые я мог испытывать по поводу вашего назначения, развеялись благодаря вашим успехам.
Эстер отвернулась, пряча от Тома наполнившиеся слезами глаза. Она жестоко упрекала себя за свою несдержанность.
Расстроившись, Том ушел. Джардин, бывший свидетелем их разговора, склонился к Эстер в своей обычной почтительной манере (он был вежлив со всеми) и, смутив ее еще сильнее, серьезно произнес:
— Мисс Уоринг, разрешите сказать пару слов.
— Конечно, мистер Джардин. — Эстер отвела взгляд. Никогда еще она не чувствовала себя такой некрасивой и плохо одетой.
— Мисс Уоринг, я могу понять ваши чувства к мистеру Дилхорну. Весь Сидней знает о ненависти к нему вашего отца. Но уверяю вас, вы его недооцениваете. Он вовсе не препятствовал вашему назначению, как раз наоборот. Если бы не его вмешательство, Совет не предоставил бы вам это место. Он выступил в вашу защиту.
Джардин решил, что Эстер вот-вот упадет в обморок. Ее лицо приобрело неприятный желтовато-серый оттенок, и она покачнулась. Том, беседовавший с Годфри Барреллом, но поглядывавший в ее сторону, бросился к ней.
— Мисс Уоринг, что с вами? Что случилось, Джардин?
Джардин не собирался откровенничать. Пусть девушка сама все расскажет.
— Я думаю, здесь слишком душно.
— Тогда мы должны увести ее отсюда.
Он с легкостью поднял Эстер на руки, отнес ее в прихожую, подальше от любопытных глаз, и бережно усадил в кресло.