Жемчужница
Шрифт:
— Конечно, — невозмутимо отозвался Вайзли, протягивая ладонь и позволяя Алане, не вставая с места, обхватить её — такую тонкую и бледно-болезненную — пальцами. Душа у него звенела совсем слабо, словно бы переливали ручьев где-то вдалеке, совершенно отличаясь от звона того же Адама хотя бы тем, что девушка почти не слышала его. Однако это был густой звон — совсем такой, словно бы солнце гудело у неё над головой.
— Вы и правда очень похожи с Тики, — отстранённо проговорила она, прикрыв глаза и в наслаждении улыбаясь. Успокаиваясь.
— Не сказал бы, — уклончиво ухмыльнулся Вайзли, неуверенно
Вайзли смотрел на неё так, словно у него была информация, которую следовало проверить. Словно эта информация его не удовлетворяла и ему хотелось разузнать всё лично. Настоящий ученый, который не верит, пока сам не убедится.
— Люблю, очень люблю, — прошептала Алана, смущённо усмехнувшись. — Он спас меня. Много раз. И сейчас… спасает… — неловко хохотнула она, пряча взгляд, и растерянно пробормотала, чувствуя, что может поделиться этой мыслью, потому что Вайзли, оказавшийся хорошим слушателем и не менее замечательным советчиком, никому не расскажет про это, — и чем я заслужила такого замечательного мужчину?
Юноша, однако, рассмеялся, фыркая, и, закатив глаза, со смешком поделился:
— А я не понимаю, чем это Тики заслужил такую великолепную девушку.
Алана поняла, что краска залила лицо, только после того, как щёки обдало жаром, — и стремительно отвернулась от незлобно хохотнувшего Вайзли.
— Хотя, — лукаво протянул юноша, — это же мой брат. А ты — красива даже когда плачешь, я уж не говорю о прочих твоих достоинствах, к внешности никакого отношения не имеющих, — тут он прицокнул языком и вдруг недовольно выдохнул: — Как жаль, что сам я… — тут голос его понизился до глухого неразборчивого ворчания, и Вайзли вернулся на свое место, ругаясь себе под нос. Однако Алана все-таки разобрала, что он ужасно жалеет о своей непохожести на братца, потому что тянет его не на нежных прекрасных дев, а на всяких лгунов и глупцов, не только являющихся вредными всезнайками, но еще и имеющих такой оскорбительно-рыжий цвет волос, что аж глаза болят.
Надо ли говорить, что сорвавшийся с ее губ смешок, когда она снова посмотрела на юношу, самому юноше совершенно не понравился. Он сердито поджал губы, явно не желая говорить о Лави (ох, ну кого еще можно было назвать оскорбительно-рыжим лгуном и одновременно глупцом и всезнайкой?), и, наверное, хотел уже отвлечь ее каким-то другим разговором (как всегда делал Тики, когда увиливал, кстати говоря), однако не успел.
Алана склонила голову набок и, устроив шкатулку с письмами на своих коленях, задумчиво погладила ее по крышке, решив в ближайшее время больше уж точно не открывать. И — заметила с легким сердцем:
— Поверь, вы с Тики очень похожи, если ты очень любишь Лави. Потому что Лави на самом деле очень похож на меня. И даже в его молчании им
Ее слова оказали на Вайзли совершенно восхитительный эффект — все его недовольство и всю его снисходительность как волной унесло. Он широко распахнул глаза и даже как будто подался слегка вперед.
И оставалось только гадать, что именно так на него повлияло — замечание про их с Тики схожесть (кажется, юноша ужасно любил брата, хоть и старался это всячески сдерживать) или слова о том, что Лави очень похож на Алану.
— И… что же это?.. — выдал юноша негромко, ни на секунду не отрывая от нее взгляда.
Девушка улыбнулась, решив, что, как видно, все вместе, но не стала допытываться, и пожала плечами, стряхивая тыльной стороной ладони со щек еще не высохшие шарики слезинок.
— Страх, — поведала она коротко. — Самая идиотская, на самом деле, причина, но и самая ужасная.
Вайзли уставился на неё, как новорождённый дельфин на небо, и Алана хохотнула, чувствуя себя намного спокойнее и веселее. Неужели юноша даже и помыслить не мог, что Лави, на самом деле, тот ещё трус?
— Страх… чего? — выдохнул он еле слышно, словно совершенно не мог поверить в только что услышанное. Словно тритон для него и правда был кем-то вроде бесстрашного… рыцаря, наверное?
Алана легкомысленно пожала плечами, понимая, что сейчас признается и в своих страхах тоже. В тех страхах, о которых она Лави так и не сказала, лелея свои коросты — лишь коснёшься их, и они вновь закровоточат. А Алана… а она слишком устала кровоточить.
— Того, что ты проживёшь недостаточно долго, умрёшь и оставишь его с раскуроченным сердцем, возможно. Вы, люди, слишком быстротечны… Хотя… — девушка вдруг закусила губу, стараясь не обращать внимания на испытующий горячий взгляд Вайзли, которым тот буквально обжигал её, и задумчиво нахмурилась, прислушиваясь к самой себе. К своим страхам. К тем же страхам, что связывали по плавникам и Лави. — Скорее страх того, что ты в нём разочаруешься и не захочешь даже слушать, — спокойно закончила она, всё же взглянув на подавившегося вздохом юношу.
— Но я ведь!.. — начал он, но девушка мягко перебила его:
— Но ты ведь и правда не захотел.
— Но только потому, что он мне лгал! — беспомощно-гневно воскликнул Вайзли, сжав кулаки, и Алана покачала головой, улыбнувшись.
— Он хоть раз сказал, что является человеком? — ласково спросила девушка, желая помочь Лави, который был сам не в состоянии этого сделать — потому что был таким же трусом, как и сама Алана.
Юноша дернулся ошеломленно, и глаза у него вдруг стали совершенно загнанными. Даже отвечать не стоило — наверняка трус и хитрец Лави такого не утверждал.
— Он хоть раз сказал тебе, что ничего не знает о морском народе? — улыбнулась девушка, спокойно наблюдая за собеседником.
Вайзли как-то сразу быстро потух и поник. Потер лицо руками и покачал головой в знак отрицания.
— Нет. На самом деле… он всегда знал о сиренах кучу всего, — заметил он тихо. — И всегда оправдывал свои знания тем, что ну он же Книгочей, ему положено. А я… велся как мальчишка.
Ты и есть мальчишка, с какой-то то ли материнской, то ли сестринской нежностью подумала Алана и улыбнулась.