Жемчужное ожерелье
Шрифт:
Эдди закрыл глаза, давая понять, что разговор окончен.
Дороти молча встала, кинула на него прощальный взгляд, словно пытаясь навсегда запечатлеть в памяти дорогие черты. Этот высокий, чистый лоб. Густые брови вразлет. Ямочку на подбородке. Запекшиеся губы… Дольше всего она смотрела именно на губы, вспоминая, как сладостны они на вкус, как бывают горячи и трепетны, как заставляли ее млеть и таять.
Что же я делаю? – вдруг подумала Дороти. Зачем безропотно отказываюсь от самого дорогого, что есть в моей жизни? Я никогда себе не прощу,
Не помня себя, она кинулась к Эдди, обхватила его лицо руками, прижалась губами к его губам.
У него лишь легонько дрогнули ресницы.
Она целовала ему веки, виски, жесткие от щетины скулы. Целовала и все не могла оторваться.
Эдди был безучастен. И только когда горючие слезы смешались с ее поцелуями, она почувствовала, как твердые губы Эдди дрогнули.
Она добилась немногого, но в этом немногом уже таилась надежда.
– Спи, мой дорогой, – благодарно прошептала она.
Доктора собирались наблюдать за Брассом не меньше недели, но не прошло и двух суток, как пребывание в больнице надоело ему.
– С меня хватит, – заявил он сестре. – Я уже отлежал все бока.
– Но послушай, врачи говорят, что ты еще слаб.
– Я лучше знаю. И потом, сколько можно терпеть скорбный вид людей, удостоивших меня своим посещением?
– Ну знаешь! Я не могла не пустить родителей мальчика, которого ты спас. Их желание поблагодарить тебя естественно. И твои приятели – свидетели происшествия – тоже не поняли бы, если бы им отказали.
– Я имею в виду не их, – упрямо сказал Эдди.
– Скажи спасибо – удалось отвадить репортеров. Они тебя замучили бы.
– Да уж, мучителей у меня и так было достаточно.
Мэгги поняла, кого он подразумевает. Однако горечь, прозвучавшая в словах брата, не остановила ее.
– Ты не прав, Эдди. Я женщина и прекрасно понимаю состояние Дороти Ламбер.
– Я не хочу о ней слышать.
– Нет уж, послушай! Будь ты безразличен ей, не примчалась бы она сюда сломя голову. Она отринула гордость, самолюбие, несмотря на то, что была смертельно оскорблена… Дороти ведь думала, будто это ты у нее за спиной нанял частного детектива для слежки за ее клиенткой и только ради столь коварно задуманной операции провернул поездку в Майами… Откуда ей было знать, что ты здесь ни при чем?… Мы с Клодом честно признались во всем. Мне искренне жаль, если это разрушит ваши отношения.
Но слова сестры не произвели на Эдди никакого впечатления. Он думал о другом. Нельзя полагаться на чувственные удовольствия при отсутствии взаимного доверия – счастья это не принесет. А Дороти и не доверяет ему, и не уважает его… Это от жалости к теперешнему состоянию она назвала его любимым. Не нужно ему ни сочувствия, ни жалости, ни слез раскаяния. Как-нибудь обойдется без них!
– За последние два дня я тесно общалась с Дороти и могу с уверенностью сказать, что эта женщина мне нравится, – настойчиво продолжала Мэгги. – Мне кажется, ты должен дать ей еще один шанс.
– Я уже давно перестал вмешиваться в твои дела, – мрачно отозвался Эдди, – и надеюсь, ты дашь мне возможность самостоятельно разобраться со своими.
– Но Дороти страдает, поверь мне, я ведь не слепая. Это только ты не видишь или не хочешь видеть…
– Замолчи! Дороти Ламбер меня не интересует! Все, точка!… Куда они спрятали мою одежду? Я хочу домой.
– Зачем такая спешка? Ты еще настолько слаб, что едва ли сможешь самостоятельно подняться по лестнице.
– Это тебя не касается! Оставь меня в покое!
– А вот после этого, – заметила Мэгги, открывая дверь встроенного шкафа и в сердцах швыряя на постель одежду Брасса, – я должна была бы сесть в машину и уехать, чтобы ты добирался домой на автобусе.
Лишь в четыре часа дня они наконец покинули больницу, выдержав настоящий бой с врачом и медсестрами, отпустившими своего пациента под расписку.
Час пик был в самом разгаре, и дорога на Кейп-Код оказалась полностью забитой транспортом. Мэгги была посредственным водителем, поэтому они то и дело застревали в потоке машин. Эдди с сожалением наблюдал за неловкими маневрами сестры, жалея, что не сам сидит за рулем. Так дело не пойдет, решил он, ей надо передохнуть.
– Послушай, – обратился он к сестре, – я ужасно хочу пить. Может, заедем куда-нибудь перекусить, а за это время и транспорта поубавится, тебе будет спокойней.
– Ладно, – согласилась Мэгги, поворачивая автомобиль к обочине. – У меня тоже горло пересохло. Надеюсь, здесь сносно кормят, ты ведь пропустил больничный обед и наверняка голоден.
– Больничной едой я сыт до конца дней, так что от хорошего бифштекса не откажусь. До смерти соскучился по настоящему куску мяса.
– Ну, значит, выздоравливаешь, – рассмеялась она.
– А ты сомневалась? Сейчас по моим пустым тарелкам все и поймешь…
Было уже около восьми вечера, когда Мэгги остановила машину на небольшом пятачке возле гаража Эдди. Он настаивал, чтобы она ехала к себе, а не оставалась ночевать. Ему хотелось побыть одному. К его радости, сестра не стала упорствовать, сославшись на то, что с утра должна сдать старшему корректору очередную рукопись, вычиткой которых подрабатывала в частном издательстве, выпускавшем брошюры по дошкольному воспитанию. Сговорившись о встрече на завтра, Мэгги уехала.
Брасс спустился по ступеням на нижнюю террасу к дому, открыл дверь. Его встретило настороженное рычание. Это Джеки охраняла своих щенков, возившихся в корзине в прихожей. Он совсем забыл о ней, зато собака прекрасно помнила его. Бросив попискивающих щенков, Джеки рванулась ему навстречу.
– Мы с тобой отличная пара, – заметил Эдди, трепля ее за уши. – Оба находимся в подвешенном состоянии, не ведая, какое будущее нас ожидает.
Высунув язык и выразительно глядя ему в глаза, Джеки издала нетерпеливый скулящий звук.