Жена авиатора
Шрифт:
Ему предстояло стать отцом.
Глава шестая
Май 1930-го
На тротуарах Нижнего Ист-Сайда царил хаос. Вокруг было так шумно, душно и грязно, что я на мгновение дрогнула. Тошнота поднималась вверх, и я подумала: что будет, если я упаду в обморок прямо посреди Хаустон-стрит и об этом напечатают в газетах. Какова будет реакция Чарльза?
А я-то думала, что у меня уже прошла эта утренняя тошнота! Сделав несколько глубоких вдохов, я поняла, что просто еще не привыкла к Нью-Йорку.
Я не привыкла к такой толкотне, как здесь. Всегда находилась вдали от толп народа – в воздухе с Чарльзом или в приятном семейном окружении в особняке моих родителей; под защитой шоферов и горничных или полицейского сопровождения на публичных мероприятиях. Я раньше никогда близко не сталкивалась с таким количеством народа. В последний раз мы были в публичном месте сто лет назад – ходили с Чарльзом в театр смотреть «Июньскую луну» Джорджа Кауфмана. На мне был парик с челкой и очки; он приклеил фальшивые усы и тоже надел очки. Мы выглядели так глупо, что хохотали как дети, играющие в переодевания; подавляя смех, мы по отдельности вошли в театр и сели через ряд друг от друга под прикрытием своей измененной внешности. Но нас очень быстро разоблачили, и пришлось прервать представление, поскольку в театре началось что-то невообразимое. В сопровождении полиции добравшись до нашей машины, я чувствовала себя такой разбитой, так переживала за актеров, что больше мы не решались появляться в публичных местах.
Короче, я совсем забыла, что такое находиться одной в толпе и какую фобию можно при этом испытывать.
Но даже для человека, привыкшего к большому городу, прогулка пешком по Нижнему Ист-Сайду была рискованным предприятием. Другие районы, например Манхэттен, настойчиво стремились к будущему: почти завершенная громада Крайслер-билдинг уверенно рвалась вверх, так же как и старающееся затмить соседа Эмпайр-стейт-билдинг – здесь же все казалось застывшим в прошлом веке. Матери иммигрантов носили черные платья ниже колена и покрывали голову платками; чахлые дети играли деревянными игрушками, если вообще их имели; лошади по-прежнему тянули товарные фургоны. Прошлогодний крах на фондовой бирже уже повлиял на остальные части города – имелись сведения об очередях за хлебом севернее Вашингтон-сквер, – но здесь этого совсем не ощущалось. Почему Элизабет и Конни думали, что смогут найти здесь студентов для своей новой прогрессивной школы, было для меня загадкой. Хотя я не могла не восхищаться их стремлением к благотворительности.
Я повернула за угол на Аллен-стрит и, пройдя несколько кварталов, добралась до Деланси. Чарльз не знал, что я отправилась в город одна; он бы никогда этого не разрешил. Он даже запретил мне ездить в город на поезде, поэтому я сказала ему, что поеду на машине. Но после того как мы добрались до Хаустон-стрит, я попросила Генри, шофера, высадить меня.
– Остальную часть дороги мне хочется пройти пешком, – объяснила я, снимая пальто, потому что майское солнце стало припекать неожиданно сильно.
Генри подъехал к тротуару и осторожно припарковался. Он был единственным, кто водил наш «Роллс-Ройс», но обращался с ним так осторожно, как будто получил его во временное пользование и совершенно не притязал на шоферское место. Его подбородок, увенчанный бакенбардами, был тяжелым и неподатливым, и сам он напоминал персонаж из комиксов. Папа требовал от персонала, чтобы они все были гладко выбриты, однако по какой-то причине Генри являлся исключением.
– Мисс Энн, – начал Генри с фамильярностью старого дядюшки, к чему я давно привыкла, – мистеру Чарльзу это не понравится. И вашим родителям тоже. Мне было сказано, чтобы я доставил вас прямо к агентству. Вы должны быть там, а не в этой части города.
– Да, но мне надо пройтись и подышать воздухом, поэтому я прошу тебя высадить меня здесь.
– Но в вашем положении, мисс Энн, я не думаю…
– В моем положении врачи рекомендуют побольше гулять.
– Но вы же знаете, что вас могут узнать. Вы знаете, как мистер Чарльз…
– Да, Генри, я все понимаю. Но я так давно не гуляла вот так, в одиночку. Это будет приключением и нашей тайной. Обещаю, что не скажу ни единой душе! А если возникнут трудности, я придумаю, что сказать Чарльзу. Никто не станет винить вас.
– Ах, мисс Энн. – Генри сокрушенно покачал головой, потом вздохнул.
Он не знал, как теперь со мной обращаться, на что я и рассчитывала. Никто не знал. Мама была единственным человеком в семье, который не смотрел на меня так, как будто каждую минуту я могу расколоться на множество кусочков. Все мужчины – включая Чарльза – внезапно стали бояться не только за меня, но и меня самое. И в то время, как я не чувствовала себя такой хрупкой – наоборот, теперь, приблизившись к восьмому месяцу, я ощущала себя более непобедимой, чем когда-либо раньше, – и научилась ловко пользоваться их боязнью противоречить мне.
– Генри, пожалуйста. Мне надо немного пройтись – это принесет пользу и мне, и ребенку. Понимаешь? Это нужно ребенку.
Генри снял очки – он недавно стал носить их, что причиняло ему большие неудобства, – и окинул меня отеческим взглядом. Потом снова надел очки, вздохнул, чтобы я смогла осознать всю глубину его неодобрения, вылез из машины и обошел ее, чтобы открыть передо мной дверь.
– Я буду ждать вас у офиса мисс Элизабет ровно через час.
– Спасибо, вы такой хороший!
Выйдя, я поспешила вперед по кишащей людьми улице, чувствуя себя студенткой, которой удалось удрать с лекции, пока мной не овладел приступ тошноты и не скрутила паническая атака. Я бы села на каменную тумбу, находившуюся поблизости, если бы не была уверена, что Генри едет сзади в своем «Роллс-Ройсе», пристально наблюдая за мной и не обращая внимания на крики и насмешки местных мальчишек, бегущих рядом с машиной, старающихся дотронуться до ее сверкающей поверхности своими чумазыми ручонками.
Я продолжала идти дальше, глядя прямо вперед на затылки идущих людей. Вскоре испуг отпустил, и я немного успокоилась. Чего я боюсь? Сколько штормов и бурь я преодолела в небе, никогда не страшась последствий.
И почему я всегда испытывала дикий ужас, прячась за каждым углом, когда мои ноги твердо стояли на земле?
Не поднимая глаз и не улыбаясь, чтобы не встретить чей-нибудь взгляд, я продвигалась вперед шаг за шагом. Те, кто видел мои фотографии, мог сразу же узнать меня по широкой, рвущейся наружу улыбке, которой я сама удивлялась. Никогда в жизни я не чувствовала в себе такого веселья и беззаботности, о которых говорила эта улыбка.