Жена авиатора
Шрифт:
Но когда Чарли проснулся в прошлый понедельник, хлюпая носом и в лихорадочном состоянии, я решила остаться, пока ему не станет лучше. Сегодня – в среду утром, я позвонила в Некст Дей Хилл и попросила Бетти приехать, потому что сама не очень хорошо себя чувствовала. Ухаживать за больным ребенком оказалось более хлопотно, чем я предполагала, и я сильно переживала из-за своей неопытности. Короче говоря, я нуждалась в ее помощи, особенно с тех пор, как Чарльз, по обыкновению, утром уехал в город.
– Спасибо, что приехали, – снова сказала я Бетти, – надеюсь, у вас не было никаких планов на сегодняшний вечер?
– Мы
И она весело подмигнула мне. Я мысленно позавидовала ей. Мы с Чарльзом были женаты уже почти три года, но я до сих пор не была в нем уверена.
С ребенком на руках, спокойная, собранная, Бетти не производила впечатления влюбленной женщины, и я горячо надеялась, что так оно и есть. Ее бойфренд, Ред Джонсон, был достаточно симпатичным. Но я так сильно рассчитывала на Бетти, что не хотела, чтобы она выходила замуж и покидала нас.
– И он разозлился? – Я ненавидела совать нос в чужие дела, но у нас с Бетти обычно было так мало общих тем для разговора, помимо ребенка.
– Ничего, переживет, – ответила она насмешливо, – он знает, что наш Чарли у меня на первом месте.
Я улыбнулась, несмотря на то что была поражена. Я была мамой ребенка, но не могла и подумать о том, чтобы сказать Чарльзу что-либо подобное.
– Ну что ж, хорошо, – проговорила я, внезапно почувствовав смущение. Я оказалась чересчур любопытной, – пойду посмотрю за приготовлением обеда.
Бетти кивнула и поднесла ко мне маленького Чарли. Его нос был заложен, и он шумно дышал ртом. Однако он не вел себя как больной ребенок. Он улыбнулся и помахал мне ручкой, прежде чем Бетти забрала его, чтобы поменять подгузники.
Прошло пять месяцев со времени смерти папы. Пять месяцев горя на поверхности, но совершенного удовлетворения в глубине души, поскольку наконец после двух лет отсрочек, вызванных спорами Чарльза сначала с одним архитектором, потом с другим, наш дом около Хопвелла, Нью-Джерси, в шестидесяти милях от Манхэттена, был полностью готов. Отложив все планы о будущих полетах, я полностью отдалась радости материнства. Я чуть не душила своего сынишку поцелуями и проводила все дни в детской, занимаясь вязанием или штопкой. Малыш весело играл у моих ног, а Бетти суетилась рядом со своей шотландской расторопностью и юмором. Я его баловала и радовалась этому. Имела на это право, потому что ждала еще одного ребенка. Скоро маленький Чарли получит братишку или сестренку для игр, и мое внимание будет обращено не только на него одного. Поэтому я щедро одаривала его им теперь.
Конечно, я тосковала по отцу. Но, полностью поглощенная заботами о собственном семействе, тосковала по нему меньше. Мой отец умер, а я ожидала новую жизнь. Разве это не было естественным ходом событий?
Я хотела заботиться о маме, но она не позволяла мне этого. Ее здоровье было на редкость хорошим; она без сожаления покинула свою квартиру в Вашингтоне.
– Это убило его, – сказала она прямо в тот день, когда навсегда переехала в Некст Дей Хилл. – Вашингтон. Политика. Он не имел к этому склонности, но не мог отказаться.
– Что ты будешь делать? – Я не могла представить будущего мамы без отца, так слаженно они всегда трудились вместе над одной общей целью – его карьерой. У нее было так много энергии, так много решительности. Куда же ей девать их теперь?
– Не переживай за меня, – ответила она довольно загадочно, – лучше переживай за своего мужа.
– Чарльз? Почему я должна переживать за него? Из всех людей на земле Чарльз меньше всего нуждается, чтобы за него волновались.
– Всё меняется, и мир тоже. Ты меняешься. Даже если ты этого пока не осознаешь.
– Что за странная мысль! Я такая же, как всегда – простая старушка Энн, – и рассмеялась, любуясь собственным отражением в зеркале, и погладила себя по животу.
Еще не было заметно, но скоро, я знала, я снова стану пышкой.
– Нет, не такая. Ты мать, а не только жена. Это большая разница, но я не уверена, что твой муж когда-нибудь это поймет. Мой так и не понял.
Я с недоумением посмотрела на маму – удивительно мудрую женщину. Почему она не была такой честной и откровенной, когда я росла? Тогда ее внутренняя жизнь была скрыта не только от остального мира, но и от ее детей. Единственное, что я всегда могла наблюдать, – это безупречность ее брака, в сияющей поверхности которого мои собственные сомнения и страхи отражались в стократном увеличении. Только папе разрешалось ошибаться; его любили, к его ошибкам относились снисходительно, и мама, улыбаясь, утешала и успокаивала его.
Стремились ли мы, женщины, всегда оставаться в тени своих мужей? Я прямо из колледжа пересела в кабину самолета, не имея времени на осмысление, кто я такая на самом деле. Но до сих пор я была лишь благодарна Чарльзу за то, что он спас меня от этого решения, за то, что показал мне нужное направление. При этом я подозревала, что у меня есть черты, которых Чарльз не понимает; его не интересовали тайные уголки моей натуры. Я не обижалась – он был так занят. Я была так занята. Мы были молоды. У нас еще было время понять друг друга; еще было время создать брак, подобный браку моих родителей.
– Мне очень жаль, – вырвалось у меня.
– Жаль? Чего?
– Того, что папа умер, так и не узнав тебя по-настоящему – что ты представляешь сама по себе, а не только как его жена.
– О, Энн, – мама улыбнулась, нежно погладив меня по щеке, – не стоит меня жалеть. Никто не знает правды о замужестве, кроме мужа и жены. Особенно дети! Мы знали друг друга, дорогая! Можешь быть в этом уверена. Я ведь сказала – не жалей меня. Огорчайся по поводу собственного брака. Мы, женщины, должны беречь домашний очаг. Предоставленные самим себе, мужчины пустят все на самотек, и оно выйдет из строя, как ржавый двигатель самолета. Это мы должны следить за тем, чтобы дела шли гладко. Дорогая, жизнь с Чарльзом никогда не будет простой. У тебя впереди гораздо больше трудностей, чем было у меня.
– Но справлюсь ли я?
– Справишься. Должна справиться. Потому что у тебя нет другого выбора. А теперь дай мне, пожалуйста, вон те полотенца, чтобы я могла их сложить.
Мы стали укладывать полотенца в корзину. Мне хотелось спросить маму: «Но какой ценой? Сколько тебе стоили все эти годы? Сколько они будут стоить мне?»
Но я не спросила. Она была права. Детям совсем не обязательно знать все о браке своих родителей. А моя мама, со всеми своими удивительными качествами, не умела предсказывать будущее.