Жена чудовища
Шрифт:
Он сел рядом, но не на кровать, а опять на пол, спиной к ней.
— Тьяна, удивительно, что вы очень испугались только теперь. Но я сделаю все, чтобы больше вам нечего было пугаться. И пожалуйста, простите. Наш договор совсем не подразумевал, чтобы на вас свалилось столько испытаний.
Он попросил прощения. Тьяна тут же подумала о предсказании Айноры. Она должна кого-то простить. Но ведь это явно не то!
— Мне не за что вас прощать, — сказала она, — здесь нет вашей вины. Я с самого начала должна была понять, что будет непросто. Еще когда… — она резко замолчала.
— Когда — что? — он повернулся к ней.
— Когда я услышала о смерти вашей жены и невесты, — пришлось ей закончить, — еще дома.
— Понятно, — пробормотал он глухо, опять отворачиваясь, — и вы все равно решили рискнуть?
— Мы это уже обсуждали, Валантен. Как говорит леди Овертина, я особа, на все готовая ради денег, — резко сказала она, отбросила одеяло и принялась сползать с постели, — можно, я закрою окно? Холодно.
Обида кольнула душу. В конце концов, это было нечестно с его стороны, раз за разом возвращаться к причинам, которые привели ее в Нивер. И да, в комнате действительно было прохладно, светлая штора шевелилась от ветра, и доносился сдержанный рокот волн снаружи. Но Тьяну беспокоил не холод, а этот самый Дальний ветер, приносящий чьи-то там души.
И начала неприятный разговор все-таки она, упомянув о его прошлом. Нечаянно. И все ведь говорят, что он был влюблен в свою леди Венель.
— Я сам, — он быстро встал, прошагал до окна и закрыл его на задвижку, и взглянул на Тьяну, — Овертина, что же, говорила это и вам?
— Нет, — она замотала головой, опять жалея, что не сдержалась, — я просто слышала, случайно.
Не хватало еще, чтобы до герцогини дошли ее жалобы. А вот это «и вам» могло означать, что Овертина говорила такое про нее, Тьяну, не раз.
— Я с ней поговорю, — сказал он.
— Не надо, Валантен. Пожалуйста, я прошу вас, не говорите с ней обо мне. А причину, почему я здесь, вы сами знаете, и тут уж ничего не поделаешь.
— Тьяна, — он подошел к ней, остановился на расстоянии вытянутой руки, — мне не важно, почему вы здесь.
Главное, что это произошло. И если вы просто останетесь такой, какой были все эти дни, мне этого хватит.
— Я тоже хочу этого. Чтобы вы остались таким же, — сказала она, опять не сразу сообразив, что в ее случае это прозвучало двусмысленно.
И смутилась. Вот не получается все правильно с первого раза!
— Вот таким? — он взглянул на свои заросшие шерстью руки.
— Другим я вас еще не видела, — осторожно улыбнулась она, накрыв его руки своими, — и много раз уже повторяла, что не вижу в этом страшного. Давайте уже решим, что у вашей жены неправильный, испорченный вкус, и вы как-нибудь постараетесь с этим смириться? Миритесь же вы с другими моими несовершенствами? — не удержалась она от легкого кокетства.
— Какими?.. У вас их нет, Тьяна, — серьезно сказал он, подхватил ее на руки и отнес на кровать, ловко сдернул с нее халат и отбросил в сторону, — и раз уж нам не спится сегодня, дорогая жена, можно опять заняться бесполезным делом, — пошутил он перед тем, как его губы настойчиво скользнули по ее шее, у самого выреза сорочки.
И, может быть, от этой шутки Тьяну отпустило, она прямо-таки ощутила, как медленно истаял в груди тугой комочек. И она довольно рассмеялась, наслаждаясь и поцелуем, и привычной уже щекоткой, без которой поцелуи, кажется, стали бы куда преснее. А ведь многим женщинам приходится такими и довольствоваться, если у их мужей нет хотя бы бороды.
И ощущения от большого тела Валантена, его тепло, должно быть, прогонят воспоминания о тех, других, ледяных прикосновениях, от которых она все еще невольно вздрагивала…
Потом она лежала на боку, прижавшись к нему спиной, он обнимал ее одной рукой, и это было впервые, чтобы она лежала так, и он явно не собирался сейчас же встать и уйти, пожелав ей доброй ночи. Да и куда бы, это ведь его спальня?
— Эта ваша спальня, Валантен? — зачем-то уточнила она.
— Да. Вам приготовят утром собственные комнаты. И там, в Верхнем, тоже. Потом.
— Мне нравилось, что окна той спальни выходили на море, — сказала она, — и вообще хотелось, чтобы мои окна здесь выходили на море. По словам Хойра, это было ваше решение. Спасибо, мне так приятно, что вы позаботились обо мне, — она уже незаметно для себя продолжала поглаживать его по руке, теребя покрывающий ее мех.
При этом она подумала, что здесь, в Нижнем, наверняка на море выходит большая часть окон. А он на мгновенье нахмурился, поняв это так, что ей хочется вернуться в Верхний замок.
— Ммм, вот как? Говорю же, вы можете выбрать себе любые окна в Верхнем. Ну, или почти любые, — он легонько потерся носом об ее волосы. — Я немного боялся, Тьяна, — признался он вдруг, — боялся, что вы, зная о защитном заклятье Хойра, начнете меня избегать. Ведь, раз мы не можем сейчас зачать ребенка…
Она удивилась, и перестала его поглаживать.
— Я тоже, — сказала она, — я считала, что, раз нам пока не нужно видеться, вы оставите меня одну там. в Верхнем, праздновать нашу с вами свадьбу и наслаждаться изысканным обществом разных высоких особ.
— Вы так считали? — он чуть сильнее притиснул ее к себе, — но с какой стати?
— Вы ведь говорили, что наша свадьба нужна не вам…
— Считайте, что я никогда не говорил таких глупостей, — он опять ткнулся носом в ее волосы, а она опять его погладила.
— Теперь я понимаю, каково быть котом, — сказал он тихо, — таким толстым, ленивым, пушистым котом, который норовит подлезть под руку хозяйки, и чтобы почесали за ухом.
— Вот так? — она потянулась к его уху, почесала легонько.
— Да, примерно.
А она вспомнила старого кота, кухаркиного любимца, много лет живущего в Рори, именно пушистого, толстого, с разодранными ушами, иногда оставляющего на углах и мебели клочья грязно-рыжей шерсти.
Пошутить еще?..
— Котов приходится иногда вычесывать гребнем, — сказала она, — а с вами как следует поступать?.. — и осторожно оглянулась на Валантена.
Не слишком ли это она?..
Он перекатился на спину и захохотал, еле выговорил, смеясь: