Жена-девочка
Шрифт:
Джентльмен, который казалось, знал об этом больше других — а такой всегда найдется в компании — удовлетворил всеобщее любопытство.
— Это беженцы, — сказал он. — Французы, немцы, поляки и другие — все те, которые активно участвовали в последних революциях в Европе.
— Они собираются вернуться туда? — спросил его один из наиболее любопытных собеседников.
— Некоторые из них, я думаю, да, — ответил первый. — Но не пароходом, — добавил он. — Эти бедные черти не могут себе позволить такую роскошь.
— Тогда почему они собрались здесь?
— Они ждут своих лидеров, которые сейчас должны появиться. Один из них — господин по имени Майнард, который сделал себе имя на последней Мексиканской войне.
— О, капитан Майнард! Но он не входит в их компанию! Он не иностранец.
— Нет, не иностранец. Но люди, которыми он командовал в Мексике, — да, большинство из них! Именно поэтому они и выбрали его лидером.
— Капитан Майнард, должно быть, глуп, — вставил третий собеседник. — Эти революции, происходящие в Европе, не имеют ни малейшего шанса на успех. Он лишь схлопочет петлю себе на шею. Еще и другие американцы, которые принимают участие в этом движении?
Тот, кто казался больше информированным, ответил, что нет.
Он предположил правильно, хотя такая правда не делала чести его стране — которая, как декларировалось, была не более, чем «Штатами».
Когда вспыхнула революция в Европе, и американские флибустьеры могли принять участие в борьбе за свободу, единственным американцем, откликнувшимся на это, был Майнард, причем он был американским ирландцем! Однако в этой большой стране он вдохновился, наблюдая за ее свободными людьми и ее свободными институтами, и стал истинным приверженцем идей Свободы, Равенства и Братства.
Невольными слушателями этой беседы были трое: человек в возрасте около пятидесяти лет, девочка лет четырнадцати и женщина, чей возраст составлял нечто среднее между этими цифрами.
Человек был высокого роста, в его облике угадывались аристократические черты. Строго говоря, он не был стопроцентным аристократом, но он производил впечатление почтенного господина, что подчеркивал почти белый цвет волос, пробивавшихся из-под его кепки — непременного атрибута путешественника.
Девочка была довольно интересным созданием. Она была все еще ребенком, обычным ребенком, и была одета в простое платье без рукавов и короткую юбку, распущенные волосы волнами спускались ей на плечи. Но под ее платьем угадывались линии тела, характер которых говорил о приближающейся женской зрелости; в то время как ее роскошные локоны, блиставшие поразительным цветом, казалось, нуждались в булавках и гребнях.
Несмотря на кажущуюся трудность определения сходства человека пятидесяти лет и ребенка четырнадцати, можно было уловить достаточно деталей в обоих, чтобы признать их отцом и дочерью. И это подтверждалось тем, что он стоял рядом с ней, по-отечески придерживая ребенка своей рукой.
Между ними и женщиной было достаточно много различий, легко улавливаемых даже поверхностным взглядом. Цвет лица последней и «белый тюрбан» на ее голове говорили о том, что она была их служанкой.
Стояла она несколько сзади, пропустив вперед отца с дочерью.
Только отец проявлял интерес к разговору; девочка и служанка больше интересовались тем, что происходит на причале.
Когда непродолжительная беседа закончилась, он подошел к говорившему первым и полушепотом спросил:
— Вы утверждаете, что нет американцев в этом движении. Но разве капитан Майнард не в счет?
— Я полагаю, что нет, — прозвучал ответ. — Он действительно служил в Американской армии, но я слышал, что он ирландец. Так что в моих словах нет ошибки.
— Конечно, нет, — сказал аристократически выглядевший джентльмен. — Я спросил из чистого любопытства.
Любопытство это, однако, было столь сильным, что заставило его вскоре отойти в сторону, достать записную книжку и внести в нее запись, касающуюся очевидно, революционного лидера.
Кроме того, полученные таким образом сведения, очевидно, усилии его интерес к собравшейся внизу толпе.
Отпустив руку дочери и пробравшись вперед, к перилам ограждения, он с интересом наблюдал за развитием событий внизу.
К этому моменту собравшиеся оживились и пришли в лихорадочное волнение. Люди стали говорить громче, энергично жестикулировать, некоторые достали часы и нетерпеливо поглядывали на них. Было около двенадцати часов — время отплытия парохода. Он уже подавал сигналы, призывая пассажиров подняться на борт.
Внезапно громкие разговоры и жестикуляция прекратились, и толпа затихла; если кто-то и разговаривал, то шепотом. Напряженное ожидание некоего приближающегося события витало над толпой.
Что это за событие, стало ясно, когда послышался выкрик откуда-то с краю толпы:
— Он едет!
И сразу же сотни голосов подхватили этот крик, который волной пробежал по толпе, от края к центру и далее — к пароходу.
Затем послышались громкие возгласы «Ура!», а также крики: «Долой тиранов!», «Да здравствует республика!» на немецком, французском и других языках.
Кто же это приехал? Чье появление вызвало столь бурный искренний порыв патриотических чувств у многих людей, говорящих почти на всех европейских языках?
И вот подъехал и остановился экипаж. Это был обычный наемный экипаж, который подвозил пассажиров к причалу. Но собравшиеся, быстро расступившись, смотрели на него с таким благоговением, как будто это была позолоченная карета с королем внутри!
И таких людей было большинство. В десять, в двадцать раз быстрее чем обычно, и с почтением в тысячу раз большим, чем обычно, расчистили они путь экипажу. Если бы в карете был король, не нашлось бы ни одного человека, кто бы крикнул: «Да благословит Господь Его Величество!» И очень немногие, кто сказал бы: «Да поможет ему Бог!»
Если бы король находился в том экипаже, у него было бы немного шансов добраться до парохода невредимым.
В экипаже находились двое — один в возрасте почти тридцати лет и другой более старшего возраста. Это были Майнард и Розенвельд.
На одного из них — на Майнарда — были устремлены глаза всех присутствующих, для него бились преданные сердца. Это его прибытие вызвало возгласы «Он едет!»
И теперь, когда он приехал, приветственные возгласы от берега Джерси эхом отозвались на холмах Хобокен и были слышны на улицах большого Эмпайр-сити.