Жена для отщепенца, или Измены не будет
Шрифт:
Но, проследив взгляд мужа, внезапно просияла лицом:
— Ой, ты мой золотой! Масёночек мой!
Резво спрыгнув с подножки экипажа, магичка пробежала немного вперёд, наполнив плотную тишину провинциальной улочки радостным визгом и ликующими воплями.
Остановившись уже недалеко от загороди Ланнфелевского поместья и склонившись, подняла на руки довольно урчащего лийма и крепко прижала к себе.
— Да ты мой лапусенька, — принялась льерда тискать зверя, то и дело чмокая его в нос и присыпанную снегом, усатую морду — Масюнечка
Льерд Ланнфель, подойдя поближе, почесал за ухом утробно муркающего кота:
— Идиот он, а не лапулик. Хорошо, я в окно смотрел, так заметил! Иначе, еще немного, и кишки на полозья бы намотали… Да, Масик? Сдурел, под экипаж бросаться? Мозги куриные…
И, в тот же момент кот, слегка вывернувшись из тесных, любящих объятий Хозяйки, внезапно посмотрел в глаза Хозяину, сузив нездешние, загадочные зрачки.
Умело завладев вниманием последнего, перевел горящий желтизной взгляд на дорогу, прямо туда, где лошади переминаясь с ноги на ногу, буровили копытами снег.
— Загоняй экипаж во двор! — крикнул Ланнфель натянувшему поводья возчику — Мы следом… Давай, Эмми, быстрее. Замерзнешь.
Немного отойдя в сторону, пропустил неторопливо проехавший мимо экипаж.
После уже, проводив агукающую кота Эмелину в открытые ворота, вновь вышел, чтобы посмотреть на ровную, белую, опустевшую дорогу, где…
…где явно кто — то был. Ощутимый. Осязаемый.
Уже почти видимый.
Глава 47
Глава 47
Ни разу раньше, до этой минуты, льерда Ланнфель и не задумывалась совсем, как же это здорово и замечательно — вернуться домой!
Хотя, разве сидела она на одном месте хоть когда нибудь? Разве не выпадало юной магичке долгих отлучек, либо разлук с родными? Ведь приходилось ей уезжать в школу, например? После же, вообще покинув кровный Клан Астсонов и знакомое поселение, пришлось переехать к отцу в малоизвестные тогда ещё, места. Позже, и в Пансионат выпало отбыть, и далеко не на один месяц.
Приходилось, конечно! Случалось, и неоднократно случалось.
Однако же, если и маялась Эмелина когда ни то скуками и тоской, то совершенно недолго, да и неглубоко.
Обладая умением быстро перекидывать мысли на другое, иногда вспоминая о прошлом, чувствовала короткие, болезненные уколы где — то совсем внутри, да и пожимала плечами.
— Что ж, — неизменно отвечала на вопросы, скучает ли она — Скучаю, конечно! Да только пройдет скоро. Что? Какие такие «корни»? Я вам не дерево. И не зуб. Вырвешь, не болит! А, если и заболит, то не навсегда. Глупости, вся эта скука ваша. Отстаньте, Богов ради.
И ведь не врала. Не врала нисколько! Искренне говорила, искренне так и думала, что ту тоску шевелить в душе, это ровно пальцем рану
Не слишком тосковала юная магичка по брошенным местам. Что ж взять с Нечувствительной Эмелины Бильер? Ледышка Эмми, Деревяшка Эмми. Какая уж есть…
Могла ли сама себе представить она когда нибудь, что…
Только коснувшись влажноватым от снега, модным ботинком начищенного крыльца, а потом и толстого ковра, прикрывающего пол в холле особняка имения Ланнфель, услышит, как дом… запоёт?
Задрожит! И не так, словно умирающий в лихорадке, либо древний старик, мучимый возрастным недужьем, а будто любовник, объятый страстью. Дождавшийся, наконец, отъезда постылого соперника, той минуты, когда можно припасть безбоязненно к вожделенному, горячему телу хихикающей от смущения любовницы.
Вот так задрожит…
И она, Деревяшка Эмелина, ту дрожь — почувствует.
Едва ступив на порог, вдохнув знакомые ароматы теплого дерева, ванили, сухих трав и крепкого кофе. Быстро обведя взглядом стены, задрав голову к лепному потолку, впитав кожей дорогое приветствие, прикроет глаза от нежного ощущения уюта и долгожданного Места…
— И тебе привет, — прошептала Хозяйка, ощутив радостную дрожь принимающего её Жилища — Привет, родной… Здравствуй! Я тоже скучала.
Опустив на пол мурчащего кота, Эмелина дернула плечами. На этот раз, от растерянности.
Надо же как, оказывается, скучают по дому! Вот, значит, как это бывает. Когда все запахи, звуки, скрипы и шуршания падая, словно семена в землю, остаются там, чтоб потом прорасти…
Вот она, тоска. Вот они — корни.
От неожиданно обрушившегося на неё открытия, льерда Ланнфель замерла у входа.
— Что такое, Серебрянка? — спросил вольник, входя следом — Чего замерла?
Вопрос оказался хорош и своевременен, однако, ответ так и не родился. Ошарашенная магичка только и смогла, что развести руками и растерянно улыбнуться.
— Ясно, — ответил Ланнфель, про себя отметив непривычную заторможенность и задумчивость супруги — Вымоталась. А ведь говорил, ещё в Сарта — Фрет, поспать надо подольше! Ну так… Когда ты кого слушала, льерда Бахвальство? Ладно. Не крути головой. Сейчас в купальню, потом есть, и в постель. Пока хорошенько не отдохнёшь, никуда не выпущу. Всё. Всё, я сказал.
Тут же, совершенно без предисловий и перехода, льерд велел выбежавшим в холл Коре и Тине, охающим, ахающим, радующимся приезду хозяев, «взять льерду Ланнфель за загривок», накупать в горячей воде, растереть, сытно накормить и уложить спать.
— А сам, Диньер? — забеспокоилась Эмелина — Сам — то? Тебе тоже бы и поесть, и прочее, и…
— Без тебя справлюсь, — теряя терпение, огрызнулся вольник — Иди, пока под зад не получила. До вечера чтоб не видел тебя.
Следом же добавил дружно закивавшим горничным: