Жена для отщепенца, или Измены не будет
Шрифт:
Ещё бы не верить ей!
Богам Гран — Талля вот не верил Диньер Ланнфель. Из — за этого Мира они мук не принимали. Творили его парой взмахов ледяных рук, а после перегрызлись все, если верить Легендам. Куски творений своих делили так, ровно скряги утварь, да рваное тряпье. Нет и не будет веры этим остолопам.
Серебрянка же столько приняла уже на себя ударов, что неясно было, как ещё держится.
И как защитить её, чтобы не пришлось больше отбиваться — тоже неясно.
— Верю, — прошипел, злясь на самого себя — И знаю, что сможешь, сможешь много. Насчет «лощенности» и норм этикета…
Глухо хохотнув, льерда Ланнфель обняла супруга.
— Я всё равно научусь, — прошептала, запустив пальцы в его жесткие волосы — Настоящей вылизанной льердой стану. Назло вам всем! А покричать… ох, Диньер, я от одного твоего голоса кричать готова. Полюби меня побыстрее, сил никаких терпеть…
Подзадоренный этой просьбой, пробудился Зверь. Перелив смуглую, человеческую кожу болотной зеленью, пробежался по ней тонкими пластинами.
— Хочу тебя, — ответил Паре, лаская горящим взглядом желанное тело — Разведи ноги, Серебрянка. Покажись мне.
И, сам себя обругав за то, что попросил об этом, через секунду уже вошел в надрывно кричащую страстью, влажную, кипящую суть.
— Обожаю быстро, — прошипел, касаясь покрасневшей мочки маленького уха жены раздвоенным языком — Ножки пошире, моя радость, приподнимись… Так, да! Так!
Просунув одну руку под округлые ягодицы Эмелины, пальцами другой принялся ласкать только и ждущий этого тугой комочек клитора. Накрыв губами стонущий рот магички, Ланнфель принялся жадно пить этот стон, вбирая и впитывая его в себя.
— Сейчас потечешь, — шепнул, входя глубже — Нетерпеливая… Колючка моя!
Они взорвались одновременно, не останавливая и не подстегивая друг друга.
Слились, как сливаются теплые сливки и горячий кофе.
Так сливаются ночь и день, превращаясь в рассвет, либо неясное морозное утро.
Так сливаются реки, бурлящие льдом, горные, неприветливые, давая начало ласковому, спокойному морю…
— Потрясающе, Диньер, — тихо сказала льерда Ланнфель, утыкаясь лбом в плечо мужа — Как говорит Анелла… А! «Чудно».
Вольник фыркнул смехом:
— Отлично, дорогая. Теперь в постели ты будешь постоянно цитировать мою мать.
Эмелина наморщила нос:
— А мне, котинька, всегда теперь придется её… ци — ти — ро — вать. Если я хочу стать… изысканной.
Ланнфель лег на спину и, уставясь в потолок, ответил:
— Глупости, Серебрянка. Какая есть, такой и будь. Для каких целей нужен этот театр? О… Смотри, паук.
Сверху, раскачиваясь на тонкой ниточке паутины спускался крохотный паучок. Проснувшись, видимо, от тепла, насекомое срочно принялось обживаться в нагретом жилище, посверкивая круглым брюшком и быстро — быстро перебирая лапками.
— Это серебрянка, — сказала льерда Ланнфель, поднимаясь с постели, чтобы идти в купальню — Садовый паучок. Наверное, осенью занесли с цветами.
— Серебрянка? — добродушно
— Ага! Когда я была маленькой, то жутко боялась их. Как — то раз целая куча этих пауков упала мне на лицо, когда я спала в саду, в раскладном кресле. Мама тогда ещё подняла меня на смех. С тех пор и привязалось прозвище…
…Прохохотавшись от души, льерд проводил взглядом супругу.
Едва только за ней закрылась дверь, помрачнел, вспоминая, о чём попросила его Анелла.
«Сын… Ты должен устроить мне встречу с Кортреном. Ведь наверняка, вы вскоре поедете навестить отца Эмелины в Бильер, да? Ну и чудно. Всё решится само собой, я думаю.»
Она не врала, по сияющему, вполне ожившему теперь лицу это было видно. Воссталица Из Мёртвых, Анелла Ланнфель, так и думала.
А вот он — НЕТ.
Глава 57
Глава 57
Навестить папашу Бильера супруги решили в самое ближайшее время.
— Вот только про лемейр, воскресших мертвяков и всё прочее отец знать не должен, — сказала льерда Ланнфель — Подробностей поездки я ему выкладывать не хочу. Скажем так, что ездили к Саццифиру просто повидаться. Ракуэнский Маг тебе не чужой. Если даже опустить факты вашего родства, Саццифир твой учитель. Мог ты соскучиться, верно?
Вольник дернул плечом, не ответив ни «да», ни «нет». Тут же, поудобнее устроившись в кресле, продолжил наблюдать за Эмелиной, колдующей над платьем для тайной гостьи.
Прошло несколько дней с момента их возвращения, и все эти дни супруга потратила на пошив наряда для воскресшей свекрови. Ткани и всё прочее было подобрано быстро. Благо, у запасливой, куркулистой магички этого барахла имелось в достатке.
За бусинами, лентами и пуговицами, правда, пришлось отправить в Призон младшую горничную, Тину. Девушка, кстати, проявила весьма недурной вкус, выбрав не совсем то, что ей было велено, а лучше. Гораздо лучше.
— В лавке подсказали, льерда, — объяснила прислуга, вернувшись и разворачивая покупки — Вы уж не ругайтесь, а только, чтоб к зеленому желтое лепить, они говорят, безвкусица. Цвета вразнобой в Столице никто уже не носит. Мода оттуда идет, скоро и до нас докатится.
— Да? — удивилась Эмелина — Ах, ну… будем знать. Они тебе хоть выкройки дали? По моим наброскам сделали? А эскизы?
Тина яростно закивала, вынимая из — за пазухи свернутые трубочками, желтоватые листы бумаги. Льерда Ланнфель же, внимательно рассмотрев рисунки и вырезанные из плотной кожи части будущего наряда, удовлетворенно кивнула.
Итак, вскоре платье было уже почти готово, оставались по признанию самой льерды, «сущие пустяки».
— Шнуровку продену, и можно примерять! — зажав зубами тонкую бейку, проговорила она, обернувшись к мужу — Я его в комнате у Анеллы повешу. Сейчас утро, мамаша твоя вряд ли выйдет… А вот вечером вполне. Милый… Ты бы отправил возчика письмо отвезти в Бильер! Папаша пишет, что сердится. Мол, вернулись уже, и носа не кажете… Так надобно бы успокоить, я ему написала, что сильно неможется мне. Ой, нет. Не «неможется», а «чувствую я себя не вполне хорошо, папенька». Вот так я всё изложила. И что, как станет мне получше, так и прибудем…