Жена фабриканта
Шрифт:
Семейная торговля развивалась успешно. Старший сын купца Кузьма женился, и у него родилось трое сыновей, которые, как и отец занялись торговым делом.
Но только Бог один знает, как сложится человеческая жизнь, где суждено быть и кем стать.
Случилось несчастье, которое едва не погубило все семейное предприятие. Однажды ранней весной Кузьма Арсеньевич поехал на Волгу рыбачить и угодил в полынью. Простудившись, вскоре умер. Осиротела его большая семья: жена и трое детей.
Пришлось теперь уже его вдове Александре Васильевне встать во главе семейного дела.
К тому времени, о котором идет наш рассказ, Александра Васильевна разменяла шестой десяток. Родом она была из зажиточной старообрядческой крестьянской семьи и по примеру родителей строго придерживалась старых церковных традиций. Была набожной и по два, а то и три раза раз в год совершала паломнические походы в далекие от Москвы монашеские обители. Характер имела решительный, волевой, была строга с домочадцами и работниками. Худую и твердую спину держала прямо, как заскорузлое и вросшее корнями в землю, крепкое дерево. На людей поглядывала чаще сурово и недоверчиво, а то и с ехидством, бескровные тонкие губы её чаще бывали сжаты. Посторонний человек редко заметил бы на её выразительном и когда-то красивом, а ныне закаменевшем лице подобие промелькнувшей улыбки. Впрочем, и поводов улыбаться у купчихи не было: она была занята домашним хозяйством, погружена в бухгалтерские расчеты в торговых лавках, куда часто заглядывала с проверкой, или гоняла и громогласно ругала проворовавшихся дворню или приказчиков. С посторонними людьми купчиха обычно не церемонилась, разговаривала сухо и даже порой враждебно, а часто и пренебрежительно. Наряжаться она не любила, и обычно ходила в одной и той же тёмной, но крепкой одежде. А вот для церковных праздников или особых семейных случаев в её сундуке хранились кружевной воротник и богатый светлый наряд.
С домашними работниками Александра Васильевна обычно бывала строга, и может так иногда посмотреть, что провинившийся едва не присядет на месте. А если она кого сильно ругала, то только по делу. Поэтому, и домашние работники перед ней заискивали, стараясь лишний раз на глаза не попадаться, в общем, никак на рожон не лезли и про себя рассуждали: «За нашим братом присмотр обязателен, а стоит, лишь выпустить вожжи из рук, так мы понесемся сломя голову, кто в лес, кто по дрова….».
У купчихи росли трое сыновей. Отучившись в коммерческой школе Святой Анны в Петербурге, старшие братья, получив от матери выдел, обратили взор на промышленность. Старший сын Федор занялся металлургическим делом и поселился после женитьбы в Петербурге. Средний сын Иван вернулся в Москву и продолжил вести торговое дело в Гостином дворе.
К этому времени в России сформировался устойчивый спрос на льняные и хлопчатобумажные ткани, миткаль и ситец. После войны 1812 года почти все ситценабивные фабрики в Москве оказались разрушенными. И именно в провинциях сосредотачивалась основная масса умельцев-кустарей горшечников и набойщиков, которыми всегда славилась Русь. Поэтому, создавать ткацкие производства в провинции, скупая у кустарей за бесценок миткаль и пряжу, сделалось выгодно.
Иван и решил заняться ткацким производством, для чего поехал на малую родину на Владимирщину. Поставил для себя и семьи, рядом с дедовым домом новый каменный дом на дворянский манер. Запустил заглохший уж было кирпичный завод и возвел в нескольких верстах от себя ткацкую фабрику и рабочий поселок, вдохнув в них новую жизнь.
Место, где выросла ткацкая фабрика, – и впрямь, оказалось удачным: на пологом возвышении, за которым был скат к реке. Неподалеку находился пруд, а за ним простирались поля и луга, как будто специально созданные для сушки холстов и бельников. Необходимые для работы фабрики паровые машины, котлы и станки закупили на нижегородской ярмарке через посредническую английскую контору, доставив их баржой по Волге и обозами по суше.
Два шустрых и ловких приказчиков разъезжали по селам и деревням, отдавая пряжу в работу, и забирая готовую ткань, которую переправляли в Москву. Скупали у мастеров выбеленный миткаль, проколандривали на новой ткацкой фабрике, здесь же высушивали и набивали рисунок, и отвозили обозами или железной дорогой также в Москву на продажу.
Спустя несколько лет возвели ещё два каменных корпуса, скупая сырье через английские торговые дома из Америки, из Бухары. А чтобы заезжий перекупщик не составил конкуренции, Ухтомцев открыл при фабрике раздаточную контору, чтобы местные кустари брали у него крашеную пряжу и ткали дома, занимались размоткой бумажной пряжи и приготовлением основ. В домашних условиях кустари делали бумажную дешевую сарпинку или холстинку, и полосатый портяночный тик, идущий потом на перины и тюфяки. Вскоре фабрика начала приносить Ухтомцеву стабильный и миллионный доход. Однако же он не забывал и про торговые лавки в Гостином дворе, в которых в его отсутствие успешно справлялся приказчик и доверенный Александры Васильевны Голованов Гаврила Андреевич.
Благосостояние предприимчивых братьев неуклонно росло из года в год. И в 1868 год фабриканты вошли уверенной походкой «миллионщиков», владея капиталами, в размере 1 миллиона 500 тысяч рублей.
Многократное увеличение дохода за счёт успешного ведения дел, увеличения производительности труда наёмных рабочих за счёт внедрения машинного труда, и объективно увеличивающийся с каждым годом приток рабочей силы из деревень, а следовательно возрастающая дешевизна рабочих рук, – постепенно изменяли нравственный облик старших братьев Ухтомцевых. Превратив в конечном итоге обоих в совершенно новый и необыкновенный тип дельцов, в характере которых самым причудливым образом переплетались, как хищнические черты циничных и хватких капиталистов, так и присущие православному русскому человеку черты совестливости и искренней благотворительной помощи ближним. Но если последнее больше было присуще старшему Фёдору Кузьмичу, то про Ивана Ухтомцева такого сказать было нельзя. С годами характер его поменялся, превратив в хищного, хитрого и изворотливого дельца.
Но был у Александры Васильевны ещё один младший сын Петр, которому стукнуло двадцать пять лет. С младенчества рос он болезненным хилым ребенком, требуя к себе постоянного материнского внимания и заботы. Пока он был мал, купчиха баловала и потакала ему во всем. Петр обучался в гимназии, как и старшие братья. Мать пыталась приучить его, как и старших своих сыновей к семейной торговле, отправляя после уроков вместе с главным поверенным Гаврилой Андреевичем в хлебную лавку.
Но Петр с первых же дней невзлюбил торговое дело. Когда Гаврила Андреевич приводил его в хлебную лавку, он первым делом наедался там до отвала горячими калачами и сдобными булками с изюмом, выпекаемыми здесь же, а потом прятался от всех где-нибудь под лестницей в чулане или укромном углу, или же просто сбегал из лавки на улицу. Где и проводил время до позднего вечера, бегая с ребятишками по какой-нибудь ярмарке, или же сидел возле речки, с интересом наблюдая за местными рыбаками. И пока остальные мальчики в материнской лавке наравне с взрослыми загружали и разгружали многочисленные приезжающие подводы, носили на спинах тяжелые мешки и тюки, Петр отсутствовал, появляясь там только под вечер, когда приходила пора возвращаться домой.
Труд мальчиков широко использовался в торговых лавках для тяжелых и черновых работ. И Александра Васильевна, стремясь приучить сына к труду, не делала для него поблажек. Но все ее стремления разбивались об нежелание мальчика постигать азы торгового дела, как вода об твердый утес.
В гимназии Пётруша Ухтомцев пристрастился к чтению. Теперь уже Бова Королевич и Еруслан Лазаревич, стихи и поэмы Пушкина стали ему любимыми, и он быстро заучивал их наизусть. Впрочем, кто из детей не любит сказок? Деньги, которые выдавались ему на покупку сладостей или игрушек, он тратил на покупку книжек со сказками, бегая за ними в книжные лавки. И вскоре, к удивлению матери, в нём и самом обнаружилась склонность к сочинительству. При этом точные науки, такие как математика и геометрия, естествознание давались с трудом.