Жена Гоголя и другие истории
Шрифт:
— Стойте! Стойте! — вопила Лукреция. — Да остановитесь же! Мне кой-куда нужно!
Ее отпустили. Свесившись с борта и сжимая пальцами соски, она принялась орошать море длинными молочными струями — сначала из одной груди, потом из другой.
— Не хило для девицы! — прогундосил чей-то развязный голос.
Сгущались сумерки. Якорь был поднят, трап убран. К неизъяснимому стыду адвоката, парус вдруг опал и даже слегка прогнулся в противоположную сторону. Мощный шквал вытолкнул корабль в открытое море; прибрежные огни поблекли в вечерней дымке. Кто-то подошел и закрепил канат на крюке. Адвокат, предоставленный теперь
В кают-компании собрались все, кроме адвокатского сына.
— Говорю вам: это фрегат, — настаивал капитан.
— Нет, шхуна! Нет, бригантина! — возражали в один голос боцман и моряк со шпагатом.
— Не лезьте не в свое дело! — свирепо одернул их капитан и, повернувшись к матросу, добавил: — Лучше вспомни, чья сейчас вахта.
Матрос вышел, хлопнув дверью.
— Охотничья Дробь, к штурвалу! — приказал капитан.
Названный матрос поднялся и тоже вышел. У каждого в левой руке была зажата его метка.
— Итак, фрегат.
— Слушаюсь, капитан! — отчеканил боцман.
Тут только адвокат заметил, что в углу, связанная по рукам и ногам, лежит Лукреция. Молоко продолжало вытекать из обнаженных грудей; на полу уже образовались целая молочная лужа и тонкий ручеек.
— Вы дорого за это заплатите, — грозила Лукреция. — Мой отец — сенатор Льювотто. Он все равно освободит свою дочь. Развяжите меня, негодяи!
— Это молочная дева. Молоко у нее, понятно, не настоящее. Анисовый сок, — объяснил капитан, и все покатились со смеху. — Сейчас, дорогуша, явится Гровио — вот и разбирайся с ним сама. Мы тут ни при чем.
— Сделайте же хоть что-нибудь. Не видите, сколько молока пролилось? — И дева забилась в истерике.
На палубе бодро заиграл горн. Все, кто были в каюте, вскочили; на лицах изобразились неподдельные страх и уважение. Послышался ропот:
— Идет. Идет.
Девица испуганно смолкла. Горн продолжал выдувать приветственный военный сигнал. На самом верху лестницы распахнулась дверь, и, сопровождаемый ликующими звуками, вошел человек с непроницаемым, властным лицом. Это был сын адвоката. Вошедший на мгновение замер, оглядел собравшихся и решительным шагом спустился по лестнице. На нем были высокие, с раструбами и большущей серебряной пряжкой сапоги из блестящей кожи, доходившие ему почти до паха. Между штаниной и голенищем виднелись обнаженные ляжки. На плечи наброшена тончайшая шелковая туника с глубоким вырезом. Руки до плеч открыты. Талию стягивал золоченый ремень, за который были заткнуты кинжал и пара пистолетов. С правого запястья свисал хлыст.
Как же он изменился! Адвокат не узнавал сына. Ни эти сильные руки, ни тем более маленькие закрученные усики... Не говоря уж о золотых кольцах в ушах и вьющейся шевелюре.
— Грозный Гровио, — проговорил, склонившись, капитан, — вот девица...
— Я, кажется, просил величать меня моим титулом, — угрожающе тихо и с ледяной вежливостью процедил юноша. — Разве вы сами не чувствуете, как неудачно это звучит?
— Большой Варяг, — поправился капитан, — простите великодушно мое невежество... Девица тут...
— Не понял: какая девица? — прервал Варяг (он говорил так тихо, что капитан вынужден был податься вперед, чтобы разобрать его слова).
Капитан указал на Лукрецию. Та взирала на вновь вошедшего с ненавистью
— А-а, превосходно, — протянул Варяг с дьявольской улыбкой. И обращаясь к Лукреции: — Узнаешь меня?
— Роберто! Роберто Коракальина! Вы! — воскликнула Лукреция. — Боже правый!..
Молоко ручьем хлынуло из девичьей груди, сотрясая все тело. Слабо покашливая, Лукреция упала щекой на пол. Став посреди комнаты со скрещенными на груди руками, Варяг заговорил спокойно и безжалостно:
— Собственной персоной! Тот самый робкий паренек, что тайно боготворил вас, в то время как вы хихикали над ним вместе с подружками. Вы знали, не могли не знать о его чувствах, вас забавляли его страдания. Что ж, теперь все изменилось, и вам придется обуздать свой нрав.
Девица трепетала, не говоря ни слова. Наконец ее прорвало:
— Мой батюшка, сенатор Льювотто...
— Ваш батюшка, сенатор Льювотто, — отрезал Варяг, — находится от вас в данную минуту на расстоянии ровно трехсот восемнадцати миль — по ветру. Поэтому советую быть посговорчивее. Будете умницей — получите все, что ни пожелаете. Так и должно было случиться, — добавил он как бы про себя. И наклонился, чтобы осмотреть соски Лукреции. Та стала извиваться. — Лежите смирно, — приказал Варяг. — Змей сюда, — кивнул он капитану.
Капитан бросился к шкапчику и вынул оттуда небольшую корзину.
— Открывайте. Живо!
Капитан замялся.
— Я сказал: открыть корзину, — повторил Варяг, понизив голос.
Капитан приподнял крышку. Перепуганные матросы кинулись к лестнице.
— А вы куда, бараны?! — взревел Варяг, пригвоздив их свирепым взглядом.
Две сонные змеи выползли из корзины и зашуршали по полу у ног остолбеневшего адвоката. Они покачивали головами влево и вправо, словно выбирая, куда ползти, потом уверенно потянулись к девице. Каждая припала к одному из сосков и принялась пить.
Прошло десять томительных, безмолвных минут. Лукреция тяжело дышала и, казалось, ужасно мучилась или, напротив, испытывала небывалое наслаждение. Под конец она затихла — только побелевшие губы остались приоткрытыми. Потом распахнула глаза, растерянно огляделась, будто очнулась ото сна, глубоко вздохнула — и змеиные хвосты заелозили по полу. Забытье прошло.
— Выкиньте этих тварей! — распорядился Варяг.
Матрос с дырявой макарониной вооружился щипцами и подошел к Лукреции. Но змеи и не думали отрываться. Когда их все-таки оттащили, они отвратительно раздулись, как пиявки.
— За борт их.
Вокруг сосков Лукреции, на нежно-розовом ореоле, отпечатались ярко-красные следы. Правда, молоко течь перестало.
— Теперь лучше? — ласково спросил Варяг, склонившись к ней.
— Любимый! — прошептала женщина.
— Развязать! — зыкнул Варяг. — Развязать ее! Одеть как королеву и отвести в Саргассову каюту!
— Ах, вот оно что! — злобно вскрикнула Лукреция. — Думаете, это я вам сказала? Ошибаетесь, сударь мой. У вас трусливый вид, любезный Роберто, прилизанные волосы, потертые штаны и перхоть на воротнике! Больше мужества, черт возьми! Взгляните хотя бы на того офицера — вон как каблуками стучит. Должна признаться, что Джузеппине вы даже нравились. Вам не мешало бы почаще чистить ногти да забавлять ее всякими смешными историями... — Женщина разразилась истерическим хохотом. Похоже, она бредила.