Жена Майкла
Шрифт:
— Что, легче выбраться из кровати, чем забраться? — одним движением, прежде чем он успел увернуться, она уложила его в кровать и укрыла вместе с медвежонком.
Как и сказала Дженет, днем Клэр повезла ее в Таксон. Было неловко входить в дорогие магазинчики в рваных брюках и пыльных босоножках и покупать все — от нижнего белья до сумочки. Дженет снабдила ее длиннющим списком нужных вещей, приписав внизу: «К обеду мы переодеваемся, имей в виду». Продавщицы с застывшими улыбками старательно смотрели сквозь нее, но при имени «Деверо» взгляд их становился осмысленным — ниоткуда возникали модные вещи: «Эта
Не иметь практически ничего, а тебе предлагают на выбор все — это пугало. Ей хотелось всего, до чего она дотрагивалась, но тогда вырастали ее обязательства перед Деверо, перед Майклом. С каждой новой прелестной покупкой грызло чувство, что она продает кусочек своей свободы — за пару туфель, платье, за карандаш для глаз. Разгул кончился в аптеке, где она купила самое элементарное. Но зубная щетка и расческа показались Лорел бесценными сокровищами, а больше всего пленил оригинальный флакон пенного масла для ванны.
— Могла бы попросить, чтобы частично на дом доставили, — ворчала Клэр, когда они ковыляли к машине, нагруженные пакетами, а на сиденье уже громоздилась гора покупок. Лорел еще не сменила одежду, точно оттягивая момент окончательного превращения в Лорел Деверо.
Тонкие губы Клэр, поджавшись, хранили неодобрение всю дорогу домой. Но Лорел все-таки решилась попробовать добыть у нее информацию. Может, если узнает побольше, то вспомнится хоть что-то из прошлого.
— Давно ты служишь у Деверо?
— Уже девять лет.
— Долго как! Значит, была тут, когда… когда появился Джимми. Ты с самого начала заботилась о нем?
— Нет, нянек нанимали. Но они все уходили. Я секретарша профессора Деверо, но понемножку стала помогать ухаживать за Джимми, а последнее время только им и занимаюсь. Ты себе не представляешь, каким сюрпризом он свалился на нас. — Клэр нервно, без всякой веселости, хихикнула — громкий раздраженный звук, который она часто издавала без видимой причины. Так некоторые нервозно откашливаются, по привычке, а не по необходимости.
— Так вы не знали, что у Майкла ребенок?
— Какое там! Мы даже не знали, что он женился.
— Из Денвера Джимми привез он?
— Нет, разумеется! Как бы он мог? Он же во Вьетнаме находился, — Клэр на секунду оторвалась от встречных машин и внимательно взглянула на Лорел. — Он не рассказывал тебе, что случилось после того, как ты сбежала?
— Нет. — Значит, она бросила своего ребенка, а его отец воевал в это время во Вьетнаме! Что вынудило ее поступить так?
— Тогда давай я. Майкл с профессором разругались из-за службы Майкла в Воздушных войсках. Но Майкл все равно уехал. За три года мы редко получали от него известия, — Говорила Клэр, как и вела машину — то нервно, взрывчато, то занудно тянула. — Но вдруг звонок из Вьетнама — Майкл. Мы представления не имели, что он участвует в военных действиях. Но он не про это хотел сообщить. Майкл сказал, что женился, и Красный Крест уведомил его, что жена его родила ребенка, а потому ушла из больницы и исчезла.
— Я бросила Джимми в больнице… новорожденного? — Немудрено, что Майкл кипит против нее яростью.
— Сама прекрасно знаешь! Мне-то нечего пудрить мозги
— А что случилось потом?
— Знаю только, Майкл сказал, родители твои взять ребенка категорически отказались, и потому, пожалуйста, позаботьтесь пока о нем.
— Мои родители?
— Ну да! Приезжали в Денвер выяснить, что к чему, и твоя мать привезла Джимми к нам. Вся в слезах. Ей-то, по-моему, Джимми взять хотелось, но отец твой не пожелал никаких напоминаний о тебе. И вряд ли ты можешь обвинять его.
— Когда все это случилось? Я… утратила чувство времени.
— В июне Джимми исполнится два года. Даже странно матери сообщать про такое!
Это уж чересчур. Она пропадала почти два года! У нее, оказывается, есть родители; их она тоже не помнит, и она бросила новорожденного сынишку в больнице! Оставалась одна надежда — может, она все-таки не Лорел.
После обеда она, замерев посреди развала пакетов, попыталась вникнуть в слова Клэр. Почему Лорел бросила своего ребенка? Что произошло потом? Я — действительно Лорел? Нет, абсолютно невероятно! И совсем не объясняет опасности, гнездившейся в уголке сознания, отказывавшейся показаться из потайного местечка, чтобы она могла опознать ее. Лорел чувствовала себя беспомощной: с какой стороны остерегаться угрозы, которую она даже не может определить?
Пульсация в голове заставила ее двигаться: платье за платьем она вешала в пустой, стоявший у стены, шкаф. В шкафу напротив висела одежда Майкла. Лорел наполняла ящики бельем, подавленная жадностью тщеславия, которое подсказывало: каждая вещица ей остро необходима.
Как можно — испытывает виноватость из-за расточительности, а из-за поступка с ребенком чувствует лишь отупелость? Лорел снова помыла волосы — на этот раз кремовым шампунем.
Будь я Лорел, меня колол бы стыд всякий раз, как я взглядываю на мальчика. Подавляя порыв пойти проверить, хорошо ли он укрыт на ночь, она опустилась в горячую ванну, вскипающую ароматной пеной. Точно не могла досыта отоспаться и отмыться. Что она так тщательно отмывает? Грязь или вину?
Тут-то ей и стукнуло очевидно. Конечно же, я — Лорел! Иначе почему у меня оказалась бумажка с именем Майкла Деверо?
На следующее утро она опять ступила на глубокий ковер лестницы, но уже не так нерешительно, как накануне. Может, то неопознанное, чего она боится, существует только в ее сознании? И присутствует лишь оттого, что она несет это в себе? Это пугало ее еще больше, чем внешняя опасность. Может, нервы ее поуспокоились из-за того, что она знает — Майкла в доме нет?
Она так отдалась своим мыслям, что тень у высокого комода в углу заметила, только когда та шевельнулась.
4
От тени комода отделилась другая — тень человека. Человек почти достиг выхода, когда она, наверное, издала какой-то звук: он резко обернулся на нее.
Казалось, напуган он не меньше нее, рука его замерла, не успев коснуться ручки двери, нога зависла над ступенькой.
Наконец рука упала, и он передернул плечом.
— Привет! — нога встала на ступеньку.
Лорел двинулась к подножью лестницы, думая, что сейчас тот стрелой бросится в дверь, но он стоял неподвижно, будто даже не дыша. Концы усов у него свисали, а не поднимались, как у Пола.