Жена моего мужа
Шрифт:
Ладно, оставим бесплодные размышления. Кем бы ни был данный субъект, он заковал меня в наручники и привез сюда. За что? Или зачем?
Я принялась обозревать пейзаж. Узкая темноватая комната по форме напоминала пенал. В длину – метров семь-восемь, в ширину – около двух. Во всяком случае, кровать занимала все пространство от стены до стены. На противоположной стороне – маленькое окошечко. Возле него примостилась еще одна кровать, аккуратно застеленная, с двумя цветастыми подушками. Тут и там вбиты гигантские ржавые гвозди. На них висят телогрейка,
Это не городская квартира, а деревянный дом. И я наконец поняла, чем так противно пахнет – сыростью.
По крыше со всей силой барабанил дождь. Ладно, посмотрим, кто в теремочке живет, и я заорала изо всех сил:
– Ау, люди!
Маленькая, совсем незаметная, обклеенная теми же уродливыми обоями дверь тихо приотворилась, шум дождя усилился.
– Эй, – вопила я, – есть кто живой?
– Чего орешь? – прошелестел абсолютно бесполый голос, – спи себе.
– В туалет хочу.
В комнату со стуком упало грязное цинковое ведро.
– Это что? – оторопела я.
– Ватерклозет, – хихикнул голос, – поставь в угол и сри, сколько душа пожелает.
– У меня руки в наручниках, брюки не снять, – заныла я, надеясь, что таинственное существо войдет в комнату.
– Значит, не снимай, – коротко отреагировал собеседник, и дверка захлопнулась.
Я поглядела с сомнением на «унитаз». Потерплю еще немного.
– Ау, – закричала вновь, – есть хочу, пить дайте!
Но никто не отзывался. Глаза сами собой начали слипаться, голова резко потяжелела, и я провалилась в сон без сновидений.
Проснулась от шума. За стеной что-то с грохотом упало. В маленькое окошко било яркое солнце. Я сползла с кровати и подковыляла к источнику света. Рама забита гвоздями, а за грязным, пыльным стеклом насколько хватает глаз тянется картофельное поле. Дождь перестал, и зеленая блестящая ботва радовалась отличной погоде. Окошечко узенькое, но я худая, если выдавить аккуратно стекло, предположим ночью, сумею, наверное, вылезти и…
– Даже не думай, – раздался за спиной «серый» голос, – во дворе постоянно бегают три собаки, голодные, как звери, сразу загрызут. И станет земля тебе могилой…
Я обернулась. На пороге стояла худенькая старушонка, замотанная в грязный, вытершийся платок. Лица почти не видно, только аккуратный нос высовывается из-под тряпки. Одета бабуля была в засаленный байковый халат, на ногах плотные чулки, шерстяные носки и почему-то калоши. В руках вошедшая держала оббитую эмалированную миску.
– Давай, – сказала она, – кушать подано, идите жрать, пожалуйста.
Миска с треском встала на деревянный стул у кровати.
Завоняло гнилой капустой.
– Что это?
– Щи, – лаконично сообщила бабка и испарилась. Я подошла к «тарелке» и заглянула внутрь. В мутноватой воде плавали большие неаппетитные куски капусты, похожие на тряпки. Наверное, есть такое невозможно.
Интересная старуха! Одета словно чучело, живет в сарае, а ведь не деревенская. Во-первых, вчера сказала «ватерклозет». Ну откуда полуграмотной бабе знать такое слово? Фразочка «И станет земля тебе могилой» – просто цитата из пьесы. И потом последнее заявление – «кушать подано, идите жрать, пожалуйста». Из какого кинофильма слова?
– Бабушка, – закричала я, – бабуля!
– Ну? – раздалось из-за двери.
– Будь человеком, своди в туалет, не могу в ведро.
– Тогда терпи.
– Ах так, – обозлилась я, – ну погоди, сейчас все твои подушки зубами изорву, обои ногтями посдираю, стекла ногами выбью. Не боюсь твоих собак, запросто удеру.
– Тут бежать некуда, – пояснила бабуля, – во всей деревне два дома всего, да и то в другом никого нет. Кругом лес. Беги себе на здоровье, у меня в прошлом году волки корову задрали.
– Эй, – закричала я снова, – пить давайте!
Но за стеной разом все стихло. Я поглядела на неаппетитную жижу – потерплю, не стану хлебать поданное пойло. А вот с остальным придется подчиниться. Я подцепила ведро и пошла в угол.
День медленно уходил, солнце покатилось вниз по небу. Я тупо лежала на кровати. Присаживаясь на вонючее ведро, обнаружила в подкладке у щиколотки сотовый. Опять провалился в дырку. Значит, могу позвонить, если дотянет до Москвы – вдруг увезли в какое-нибудь совсем глухое место. Но все равно тихая радость наполняла душу, маленький телефон вселял надежду. Однако странно: меня нет дома вторые сутки, а никто не побеспокоился и не позвонил. Я изловчилась и вытащила мобильный. Надо же, случайно отключился звонок. Такое иногда случалось с ним и раньше, все думала поменять аппарат на более надежную модель, но руки не дошли.
Так, мои домашние, конечно, сходят с ума от неизвестности, но включать аппаратик никак нельзя. Во-первых, гадкая старуха может услышать зуммер, во-вторых, что я им скажу? Сижу неизвестно где, спасайте незнамо откуда? Нет, сначала следует выяснить свое местопребывание, а потом тихонечко сообщить Александру Михайловичу, а еще лучше Ивану Михайловичу. Ладно, позвоню обоим, только бы батарейки хватило.
Дверь скрипнула. Бабка всунула в дверь голову:
– Чай будешь?
Скажите, пожалуйста, какая забота!
– Буду, – благодарно сказала я.
Бабка вдвинулась в комнату, увидела полную миску и хмыкнула:
– Чего щи не поела, не понравились? Через день как миленькая есть станешь. Здесь жизнь простая, черной икры нет.
И она поставила на стул жуткую щербатую кружку, в которой плескалась вода светло-желтого цвета.
На вкус напиток оказался противным, но все же не таким отталкивающим, как суп, и я опустошила кружку. Время тянулось томительно, часы, как, впрочем, и сумку, у меня отобрали. Теперь хотелось курить.