Жена Нави, или Прижмемся, перезимуем!
Шрифт:
— А теперь возвращаться боится. Сердце твое ранить не хочет! И себя терзать, — проворчал Буран, пока я смотрела на снежинки, которые закружило в вихре.
— Но мы в этом мало что понимаем, — мотнула головой Метелица. — Мы же не люди!
Я собиралась идти во дворец, как вдруг услышала рожок. Началось!
— Он каждый день ходит сюда! Думали, раз тебя нет, то перестанет, но… — потоптался Буран. — Уж я его как пугал, уж Метелица как пугала! И метель, и буран насылали, а он все равно здесь!
— Лель! —
— О, Снегурочка, — рассмеялся Лель, пока вокруг него оттаивала целая поляна. — Весну тебе принес! Лови букет!
В меня бросили букетом, который я поймала. И тут я увидела, как цветы покрываются изморозью и льдом.
— Лель! Беги! — крикнула я, теребя мертвый букет и чувствуя, как позади меня нависает огромная ледяная тень.
Букет поник и превратился в обжигающий даже меня лед. Я отбросила его в ужасе.
Тяжелые шаги несли смертоносный холод. Мне на плечо легла тяжелая рука. Изморозью сверкнула роскошная вышивка на шубе.
— Что же ты забыл в лесу, пастух! — послышался рев, от которого даже у меня мурашки побежали. Студеные ветры, словно вырвались на волю после долгого плена, бушевали, вымораживая все вокруг. В них носились сумасшедшие снежинки. Дерево рядом покрылось льдом, сочные травы и яркие цветы покрылись изморозью. Обледеневшие травы обламывались под натиском ветров. Пастух стоял в подпоясанной легкой рубахе, которую пронзал ветер.
— Елиазарушка, — взмолилась я, хватаясь на роскошную шубу. — Я прошу тебя, Елиазарушка… Не тронь… Прошу тебя…
Но ледяное сердце не слышало мои мольбы. Я цеплялась за шубу, заглядывая в суровое лицо и серые глаза.
— Весну показать хотел Снегурке твоей, Карачун, — прикрыл лицо рукой Лель. — Которую она не увидит!
— Показал? А сейчас я покажу тебе зиму, пастух, — прорычал Карачун. — Последнее, что ты увидишь!
— Умоляю, — плакала я льдинками. — Он ничего плохого не сделал.
Я обернулась на Леля, роняя льдинку слезы.
И тут послышался рев. От этого жуткого рева я испуганно прижалась к роскошной шубе.
На поляну вышел огромный медведь. Он был даже больше Бурана. Черный, страшный со светящимися глазами. Тут «Ванечкой!» не отмашешься. Нужно прикидываться сразу дохлым. И облегчиться перед «смертью», чтобы уже наверняка!
Страшный рев снова разорвал вой стужи.
— Это… Это… Тоже бог? — спросила я, видя, насколько огромен медведь.
— Это Велес, — послышался голос пастуха. Он сжал дудку. — Скоро Велес обернется, и придет весна.
Огромный страшный медведь встал рядом с Лелем, ломая замороженные травы. Мы стояли друг напротив друга. Бог против бога.
Послышался страшный рев, которому что-то ответила стужа.
А потом меня дернули, и мы стали
Лель обернулся и крикнул:
— После Красной Горки в лес не ходи, Снегурка! Смерть тебя ждет! Огненное колесо!
Я почувствовала, как меня прижала к дереву огромная рука.
— Что? Позабавилась с пастухом? — послышался голос, в котором было столько ревности, что мне стало страшно. — Неужто он сердцу мил стал?
Я положила руку поверх его руки, глядя в серые глаза.
— А ты ревнуешь? — спросила я, вспоминая замерзший букет.
— Неужели цветы весенние краше узоров снежных? — послышался голос, а я чувствовала, как сердце вздрагивает от звука его голоса. — Неужели простой пастух с дудкой и цветами милее того, кто с ног до головы может осыпать тебя драгоценностями?
— Зачем мой букет разрушил? — спросила я, роняя льдинку-слезу. — Не увижу я весны по воле твоей. Дай хоть на букет полюбоваться.
Мою руку сжали так, что она чуть не хрустнула.
— Неужто не прошло? Неужто сердце еще болит? — огромная рука взяла мои руки в свои. Вместо ответа я сжала его руку изо всех сил.
— Как снежинка тает на ладони, так и ты таешь в моих глазах, — послышался страстный шепот. — И я ничего не могу с собой поделать…
Я даже не знала, что ответить, чувствуя, как огромные ручища сжимают мои хрупкие ручки.
— Негоже древним богам смертную любить, — слышался голос. — Не гоже беречь ее, как хрупкую снежинку… Не гоже ревновать ее к смертным… Ты ведь это понимаешь?
Я не ответила, опустив глаза. Каждое его слово, словно невидимая волна расходилась по моему телу.
— Может, ты слова заветные знаешь, как сердцу сказать об этом? — слышался тихий голос. — Я вот слов таких не знаю… И как мне смотреть на тебя, зная, что потеряю? Скажи мне, как?
Я вспомнила Лешего. Вот женился он. Все время в лесу пропадал. А там и жена состарилась. Ему-то что? Ему вечность. А ей всего ничего. Всю жизнь то работала, то его искала! А потом неожиданно взяла и состарилась. Небось, раньше красавицей была.
— Знаешь, — ответила я, гладя его руки. — Наверное, беда богов в том, что они мыслят вечностью. А люди мыслят мгновением. Ну нет у нас вечности в запасе… Нет ее! И никто нам ее не подарит. Вот и мыслим мы одним днем. Сегодня мы есть, а завтра нас нет. И ничего. Живем и радуемся. Собираем мгновения, ведь из них она и состоит. Жизнь.
— Пойми меня, — послышался голос, а мою руку приложили к своей щеке. Мне даже на цыпочки пришлось встать. Елиазар молча смотрел на меня.
— У тебя был такой шанс прожить три месяца счастливо, — прошептала я, гладя пальцем его щеку. — Но ты не захотел… А тут уже счет на дни пошел…