Жена Петра Великого. Наша первая Императрица
Шрифт:
— Твоя служба не в том, чтоб солдата по рылу стучать и самому взамен его за пушку вставать, — строго выговорил ему Борис Петрович. — Неук у тебя в прислуге. Твой недогляд! Учить солдата надобно и водить его. Вот твоя офицерская государева служба!
Шведы палили со стен из орудий часто, но пока не особенно точно. Ядра с противным чавкающим звуком падали перед российской батареей недолетами и прыгали, рикошетируя от земли, словно смертоносные чугунные мячики. Шереметев и, наверное, любой из его артиллерийских офицеров не сомневался: как только неприятельские пушкари пристреляются, они начнут палить бомбами. В крепостях обычно хватает и гаубиц, способных метать эти страшные разрывные снаряды. Полковая же мелкокалиберная артиллерия способна бить только ядрами или картечью, в настоящих условиях вовсе бесполезными.
Со звонким треском лопнула первая шведская бомба, наполнив воздух леденящим кровь коротким взвизгом осколков. Один из них упал прямо к носкам шереметевских сапог. Фельдмаршал презрительно отшвырнул дымящийся кусок металла концом своей палки. Денщик Порфирич, погодок Бориса Петровича, смолоду служивший при нем, назидательно заворчал над ухом:
— Ты б, боярин, пригнул выю прегордую! Не ровен час — прилетит свейское ядро, снесет тебе башку. Схоронился бы!
— Сам ступай, схоронись, — отмахнулся Шереметев.
— Обиду говоришь, Борис Петрович, — набычился денщик. — С каких пор подле твоей головы я свою берег?
— Меня угробят — тебе какая печаль? К бабе в деревню поедешь! — усмехнулся фельдмаршал. — А тебя угробят — кто ж мне щи варить станет и ботфорты чистить?
Шведские наводчики, кажется, нащупали батарею. Бомбы стали ложиться все ближе, раздались стоны и крики первых раненых. Чухонцы-носильщики были наготове и не особенно бережно волокли окровавленных артиллеристов прочь с позиции, туда, где подле колодца в предмостной слободке воинский лекарь и его помощники расстелили кожаные одеяла и готовили свои зловещего вида инструменты. В ремесле медикуса всегда нужно много воды, и на огне уже кипел огромный медный котел, там же прокаливались ножи и пилы для ампутаций.
Еще одна бомба лопнула совсем рядом. Капрал, возившийся с иглой-протравником, пробивая прямо против запала картуз с порохом в стволе ближнего орудия, вдруг молча запрокинулся навзничь с большой дымящейся дырой в груди. Черная кровь потоком хлынула у него изо рта, голова бессильно откинулась, и солдатский ангел смерти унес немудрящую душу служивого прямо на небеса. Борис Петрович с усилием склонил скрипучие колени в скрипучих ботфортах и жесткими пальцами закрыл мертвые глаза капрала.
— Упокой, Господи, душу раба твоего… Как звали-то его?
— Гришкой.
— Упокой душу убиенного за веру, царя и отечество Григория!
Фельдмаршал поднялся, опираясь на свою палку. Полковая артиллерия более не могла свершить ничего. Мариенбург был готов драться, и драться жестоко.
— Господа офицеры, командуйте «на передки»! — с неохотой приказал он. — Уводить надобно пушки, пока много народу из прислуги не полегло. Ретирады [27] не трубить! Хрен им с редькой, и свейской их псице-матери, а не ретирада!!
27
Ретирада — отступление.
Артиллерия свернулась с позиции так же ловко, как и выехала на нее. Слава богу, с дюжину, не более, было побито пушкарей и ни одного офицера. Канонир — умелец, мастер войны, он ценится втрое, впятеро дороже драгуна, а простого фрунтового пехотинца — и вдесятеро дороже!
Отойдя под косогор, Шереметев велел звать начальника артиллерии. Тот не замедлил явиться — сам был на батарее, тонкое сукно мундира подернуло черным налетом пороховой копоти.
— Господин фельдцейхмейстер, свейские воинские люди за стенами сидят крепко, не по зубам нашим пушкам стены-то эти, — начал Шереметев. — Приступом сейчас идти нельзя. Тьму народа положим. Надобно прямо против ворот артиллерийский шанец [28] насыпать, высотою со стены или более. Оттуда начнем бомбы в город кидать, сверху. Как дома обывательские запылают, так гарнизон свейский и прослабит. А мы тут — приступом! Сдадутся… Как думаешь?
28
Шанец — земляное укрепление.
— Как Бог свят сдадутся, господин фельдмаршал! — На чумазом лице артиллерийского офицера восхищенно сверкнули белые зубы. — Прикажете для работы чухну из окрестных сел собрать с лопатами да тачками, да с прочей снастью?
— Собери. Драгун князя Никиты Мещерского возьми, чтоб по селам проехали. Однако обид никому не чинить, насилу гнать только тех, кто упрется. Всех кормить наравне с нашими солдатами и водки по чарке. От всех пехотных полков чтоб в шанцевый наряд слали по три роты на день, я распоряжусь. И поторопись! Как смеркнется, твои люди уже должны копать. Дерзай, чадо!
Глава 10
МАРИЕНБУРГ В ОСАДЕ
Грохот крепостных орудий, всю ночь без устали паливших в темноту, не помешал Марте заснуть и даже неплохо выспаться. Девушка обнаружила, что если положить голову левым ухом на одну подушку и крепко прижать к правому уху другую, орудийные залпы будут ничуть не страшнее раскатов летнего грома. Грозы она никогда не боялась! Похоже, теперь Марта не боялась и войны, она слишком презирала ее, чтобы бояться. Отцовская ли кровь вдруг проснулась и бурно побежала по ее жилам, или ее саму Господь наделил при рождении этим дерзким пренебрежением к опасности? Но, встретив в столовой сбившихся у подножия распятия в дрожащий от страха комок пасторшу и двух ее младших дочерей, Марта вдруг сказала почти высокомерно:
— Чего это вы, собственно, перепугались? Ничего страшного пока вовсе нет! Думаю, госпожа Христина, что ваше место сейчас подле супруга, который молится в соборе о нашем спасении… И подле вашего старшего сына, который, какого бы я мнения ни была о нем, помогает отцу! А я поспешу к своему супругу на стену. Нужно отнести ему завтрак, он, наверное, так проголодался в бою, мой Йохан!
Высокомерная пасторша, у которой от слез некрасиво распухли и покраснели нос и губы, впервые не посмела одернуть дерзкую воспитанницу. Кажется, она даже посмотрела на Марту с оттенком уважения.
На кухне подружка Катарина, которая тоже всхлипывала от страха, но успела нащипать за ночь целую коробку корпии, рассказала, что в ратуше уже устроен гошпиталь, и городской врач обратился к горожанкам с просьбой о помощи в уходе за ранеными. Раненых, к счастью, пока только двое или трое, но ожидается много больше!
— Вот сейчас соберусь с духом и пойду! — решительно заявила Катарина, а потом жалобно зарыдала: — Если только дойду и по дороге со мной не приключится обморок… Эти проклятые пушки грохотали всю ночь, я глаз не сомкнула, у меня просто голова раскалывается!