Жена путешественника во времени
Шрифт:
– Так здорово. Ощущение такое, как будто я забыла, что значит быть взрослой.
– Вы, кажется, не часто куда-нибудь ходите? Кларисса размешивает мороженое вилкой и смеется:
– Джо так делает. Говорит, что мороженое вкуснее, когда размешанное. Господи, я перенимаю их дурные привычки, вместо того чтобы учить их хорошему. – Она откусывает пирог.– Отвечаю на вопрос, ходим ли мы куда-нибудь: да, ходим, в основном на политические мероприятия. Гомес подумывает возглавить городское управление.
Кофе попадает не туда, и я начинаю кашлять.
– Ты шутишь. Разве это не переход на темную сторону? Гомес всегда боролся с городской администрацией.
Кларисса лукаво смотрит на меня:
– Решил изменить систему изнутри. Он сгорел на этих ужасных делах по насилию над детьми. Думаю, он убедил себя, что сможет что-то изменить, если сам будет у руля.
– Может быть, он прав.
– Мне больше нравилось, когда мы были молодыми анархистами-революционерами, – качает головой Кларисса. – Мне больше нравится раздувать скандалы, а не лизать задницы.
– Никогда не думал, что ты радикальнее Гомеса, – улыбаюсь я.
– Да. На самом деле я просто не такая терпеливая, как Гомес. Я хочу деятельности.
– А Гомес терпелив?
– Конечно. Возьми историю с Клэр… – Кларисса внезапно замолкает и смотрит на меня.
– Какую историю?
Я понимаю, что именно из-за этого вопроса мы здесь и именно этого разговора ждала Кларисса.
«Интересно, она знает что-нибудь, чего не знаю я? Не думаю, что хочу это узнать».
Кларисса отводит глаза, потом опять смотрит на меня. Опускает глаза на чашку, обнимает ее руками.
– Ну, я думала, ты знал… что Гомес влюблен в Клэр.
– Да.
Я не собираюсь помогать ей.
Кларисса водит пальцем по узору на столе.
– Ну… Клэр велела ему отвалить, а он думает, что, если будет тереться рядом все время, рано или поздно что-то случится и тогда он наконец-то будет с ней.
– Что-то случится?
– С тобой.
Кларисса встречается со мной взглядом. Меня тошнит.
– Извини, – говорю я, встаю и иду к маленькому туалету, увешанному плакатами с Мэрилин Монро. Умываюсь холодной водой. Облокачиваюсь на стену и закрываю глаза. Когда становится ясно, что я не собираюсь перемещаться, возвращаюсь в зал и сажусь за столик.– Извини. Что ты сказала?
Кларисса выглядит испуганной и зажатой.
– Генри,– тихо говорит она.– Скажи мне.
– Что сказать, Кларисса?
– Скажи, что ты никуда не денешься. Скажи, что Клэр не хочет Гомеса. Скажи, что все получится. Или скажи мне, что это все дерьмо, я не знаю… просто скажи мне, что случится!
У нее дрожит голос. Она кладет руку мне на локоть, и я едва удерживаюсь, чтобы не оттолкнуть ее.
– У вас все будет хорошо, Кларисса. Все будет хорошо. – Она смотрит на меня, не веря и не желая верить. Я откидываюсь на стуле. – Он от тебя не уйдет.
– А ты? – выдыхает она.
Я молчу. Кларисса смотрит на меня и опускает голову.
– Поехали домой, – говорит она наконец,
КЛЭР: Солнечный воскресный день, я иду в кухню и вижу, что Генри стоит у окна и смотрит на наш задний двор. Он кивает мне. Я встаю рядом и выглядываю в окно. Альба играет во дворе с девочкой постарше. Девочке лет семь, у нее длинные черные волосы, босая, в грязной футболке с логотипом «Club». Обе сидят на земле, глядя друг на друга. Девочка сидит к нам спиной. Альба улыбается ей и машет руками, как будто летит. Девочка качает головой и смеется.
– Кто это? – я смотрю на Генри.
– Это Альба.
– Да, но кто с ней?
Генри улыбается, но брови у него сведены, поэтому улыбка выходит обеспокоенной.
– Клэр, это Альба, только старше. Она перемещается во времени.
– Господи. – Я смотрю на девочку. Она изгибается и показывает на дом, и я замечаю ее профиль прежде, чем она отворачивается опять. – Может, нам выйти?
– Нет, она в порядке. Если захотят, они придут сюда сами.
– Как бы я хотела посмотреть на нее…
– Лучше не надо… – начинает Генри, но, пока он это говорит, обе Альбы подпрыгивают и, держась за руки, бегут к заднему крыльцу. С хохотом врываются на кухню.
– Мама, мама, – говорит моя Альба, трехлетняя, – посмотри! Большая Альба!
Другая Альба улыбается и говорит:
– Привет, мам.
– Привет, Альба, – с улыбкой отвечаю я. Вдруг она поворачивается, видит Генри, кричит:
– Папочка! – бежит к нему, бросается на шею и начинает плакать.
Генри смотрит на меня, наклоняется над Альбой, укачивает ее и что-то шепчет на ухо.
ГЕНРИ: Клэр спадает с лица; стоит, глядя на нас, держа маленькую Альбу за руку, и Альба стоит, открыв рот и глядя, как большая Альба висит на мне и плачет. Я наклоняюсь к ней и шепчу на ухо: «Не говори маме, что я умер, ладно?» Она смотрит на меня – слезы висят на длинных ресницах, губы дрожат – и кивает. Клэр держит носовой платок, протягивает Альбе высморкаться, обнимает ее. Альба позволяет увести себя умыться. Маленькая Альба, Альба из настоящего, обнимает меня за ногу:
– Папа, а почему? Почему она грустная?
К счастью, ответить я не успеваю, потому что возвращаются Клэр с Альбой; на Альбе футболка Клэр и мои шорты.
– Эй, ребята. А давайте по мороженому, а? – предлагает Клэр.
Обе Альбы улыбаются; маленькая Альба танцует вокруг нас и напевает: «Мороженое, мороженое, мо-ро-о-оженое!» Мы садимся в машину, Клэр за рулем, трехлетняя Альба на переднем сиденье, а семилетняя на заднем, со мной. Она наклоняется ко мне, и я обнимаю ее. Никто ничего не говорит, только маленькая Альба кричит: «Смотри, Альба, собачка! Смотри, Альба, смотри, Альба…» – пока старшая не отвечает: «Да, Альба, я вижу».