Жена русского пирата
Шрифт:
— Ты потерпи, Андрюха, должно, скоро твои колики пройдут, а мы быстро: одна нога здесь, другая — там!
Андрея на ноги в одночасье поставили. Вивчариха желудок промыла, травой напоила, и он заснул как младенец.
А дальше начался один сплошной кошмар. Глашка как раз корову доила, когда из двора напротив — а это был как раз двор покойной Матрены, раздался пронзительный женский визг. Визжала Клавка Панченко — она в школе дворником и истопником работала.
А шла она утром пораньше, потому что директор накануне приказал ей школу протопить: мол, ночи уже холодные, и дети в классах мерзнут…
Так вот эта Клавка и шла через Матренин двор — все равно плетень тут давно завалился, а так она себе всегда на работу путь сокращала.
А увидела Клавка, несмотря на туман, такое, что и в страшном сне не приснится! Она из-за тумана чуть было в яму, геологами выкопанную, не свалилась. Стала её стороной обходить и тут два лежащих на земле трупа увидела.
Те копанчане, что на Клавкин визг прибежали, тоже подумали, будто они оба — мертвые. Тем более что у одного из спины торчал кинжал, а у другого вся голова была разбита и кровищи целая лужа!
Кто-то побежал за врачом, кто-то за председателем сельсовета, и через час, наверное, приехала из Краснодара большая черная машина и забрала всех: того, что кинжалом убили, другого — с разбитой головой, но ещё живого, третьего, мирным сном спящего, и Глашку. Она только Клавдии успела крикнуть, чтобы за её худобой присмотрела, пока не вернется. Не знала, глупая баба, что вернуться в родной хутор ей уже не придется!
Едва краснодарские "гэпэушники" дозвонились в Москву и рассказали о случившемся, как из столицы приказ последовал: немедленно всех сюда! И убитого кинжалом в спину — пусть труп в товарном вагоне доставят. И того, что едва дышит, с разбитой головой — приставить к нему медсестру, чтобы за пульсом следила и не дала умереть раньше времени. И третьего — что жив-здоров и вроде бы ни при чем — тоже под конвоем доставить. И хозяйку дома, у которой они останавливались. И протоколы допросов очевидцев, особенно тех, кто последним видел исчезнувшего Рагозина. С подробными его приметами…
В убитом опознали капитана второго ранга Александра Романова.
К протоколам допросов краснодарцы приложили заключение эксперта: удар был нанесен человеком сильным, профессионалом. Точно в сердце. Романов умер мгновенно, не успев даже вскрикнуть. Сведения, конечно, не бог весть…
Василия Альтфатера ударили по голове тяжелым тупым предметом. Им оказался обух топора, валявшегося рядом с телом — на нем найдены следы крови и идентичные волоски. Ручка топора была обернута куском материи. Не нашли никаких следов и на рукоятке кинжала, которым был заколот Романов.
В Москве, в ОГПУ дело поручили самому опытному следователю, в прошлом подпольщику и экспроприатору — с помощью краж и налетов на банки и ювелирные магазины он доставал деньги для партийной кассы — Акинфию Семилетову. Из этих денег Акинфий не брал себе ни копейки, отчего у партийцев считался человеком честнейшим и вернейшим. Сам он верил, что среди окружающих его людей честных нет и на его месте ни один бы не удержался и наверняка запустил лапу в эти деньги. Иными словами, он считал жуликами все человечество и оттого смотрел на всех свысока и никому на слово не верил.
Вывести Семилетова из себя было невозможно: и с друзьями, и с арестованными он был одинаково холодно вежлив. С арестованными, впрочем, лишь до тех пор, пока они не начинали ему перечить и "строить из себя невинных ягнят". Друзей как таковых у него вообще-то и не было, потому что дружба подразумевает прежде всего доверительность, а кто бы стал доверяться змее…
Среди коллег Семилетов считался мастером по раскрытию всевозможных заговоров — и где он их столько находил?!
Дело, попавшее сейчас к нему, было сложным ещё и оттого, что в него оказался замешанным один из руководителей государства. Не мог же следователь, пусть даже такой важной организации, как ОГПУ, допрашивать наркома?! Но Акинфий находил выход и из более запутанных ситуаций. Поэтому он послал Льву Давидовичу вежливое письмо с просьбой (не с требованием же!) прояснить некоторое обстоятельства этого сложного дела и даже приложил копии основных документов. В конце концов, уже одно обстоятельство требовало особого к нему отношения — был злодейски убит офицер Реввоенсовета. О своем мнении, что это могло быть обычное сведение счетов между сообщниками, Семилетов, естественно, не сообщил.
Если идти по этому пути дальше, в конце его вырисовывался отличный заговор! Но впервые за годы своей работы в "чрезвычайке" Акинфий заколебался — заговор заговору рознь! Если обвинить в нем офицеров высшего органа страны, такие круги по воде пойдут, самому Акинфию Семилетову может не поздоровиться. Схарчат и глазом не моргнут, потому что слишком много знает!
Троцкий прислал собственноручно написанное письмо, в котором он отвечал на все вопросы следователя и благодарил его за присланную информацию. Он сообщил — будто почувствовал! — что в преданности кавторанга Романова не сомневается, как и в том, что Рагозин Савелий Николаевич не мог отправиться вместе с ними, так как накануне отъезда полковник бесследно исчез из своей квартиры на Тверской.
Посыльный, отправленный с пакетом к поезду, на котором уезжал Романов с товарищами, в штаб не вернулся. И вообще, живым его больше не видели. Впрочем, мертвым тоже.
Лев Давидович любезно сообщил содержание запечатанного в пакете предписания офицеру Романову Александру быть ответственным за проведение операции, так как другого командира в их группе не будет.
Там же вниманию следователя предлагался словесный портрет настоящего полковника Рагозина. При самом беглом ознакомлении с ним становилось ясно, что речь идет о совершенно разных людях. Отдельно была приложена справка об отличительных приметах Рагозина, на случай, если в их ведомстве появится неопознанный труп. Семилетов и сам бы догадался это сделать. Он вызвал приданного ему в помощь молодого лейтенанта и приказал связаться на этот предмет с уголовным розыском. Ответ не заставил себя ждать — у розыскников действительно "висел" труп с аналогичными приметами. Причина смерти — колотая рана в спине…
Семилетов разложил перед собой веером документы дела и принялся думать. О заговоре приходилось забыть, хотя начали же офицеры самостоятельно искать клад, не поставив в известность соответствующие органы — тут, как минимум, преступное легкомыслие, игра на руку врагу! Драгоценности-то тю-тю? Небось на огромные тысячи! Впрочем, об этом можно только гадать.
Получалось, что враг действовал в одиночку. Ну хорошо, этого лже-Рагозина он подаст в розыск. А помощник?
Нельзя ему, следователю Семилетову, не отыскать в этом запутанном клубке хотя бы одной нити!
Но это Акинфий только думал так красиво — про запутанный клубок, на самом деле распутывать нити он не умел. Да и не хотел. Это вам не ювелирный магазин брать! Риск, конечно, но зато каков результат! А здесь возишься со всякой нечистью — нужно ли? Сам его начальник товарищ Петерс говорил, что большевикам некогда суды устраивать!
С лупой пусть угрозыск ползает. У политуправления свои методы, и насчет признания обвиняемых они гораздо эффективнее.
Он, как всегда, оказался прав: жительница кубанского хутора Копанского Глафира Тимофеевна Рубайло на очередном допросе в ОГПУ призналась в преступном сговоре с… — тут получался прочерк, потому что обвиняемая не знала подлинного имени своего сообщника, выдававшего себя за полковника Красной Армии Рагозина Савелия Николаевича. По замыслу лже-полковника Глафира должна была отравить одного из офицеров, выполнявших важное правительственное задание. Что она и сделала, подсыпав в борщ — тут Акинфий чуть было не поставил ещё один прочерк: в самом деле, откуда в глухой деревне яд? — порошок, переданный ей сообщником.