Жена самурая
Шрифт:
– Что у вас там, Ольга? – по-прежнему раздраженно спросил Валентин Станиславович, которого забивал кашель.
– Да вот, нашла…
– Что, покажи! – мгновенно метнулся к ней Карепанов, и Ольга протянула раскрытую ладонь с лежащим на ней камешком. – Ого… под трупом лежал? – подцепив находку двумя пальцами и разглядывая ее на свет, спросил оперативник.
– Да. Что это?
– Это, если я правильно понимаю, какой-то камень, выпавший из украшения. Видишь, одна сторона плоская, как будто ложе, а вторая – выпуклая, как капля? И, насколько я понимаю, украшение это ну никак не могло принадлежать нашей красавице, –
– А может, это совсем не ценный камень, а обманка? – спросила Ольга с сомнением. – Ведь есть такие украшения, в которых используют стекло, ограненное под драгоценные камни…
– Эх, Оленька… – со вздохом проговорил Карепанов, насмешливо глянув на девушку. – Делать-то делают, да только вот это – настоящая яшма, я тебе со всей ответственностью говорю – у меня тесть на камнях помешан, вся квартира завалена и драгоценными, и полудрагоценными, да и вообще всяким хламом. Так вот это – желто-коричневая яшма, поделочный камень. Сам по себе не особенно дорогой, но в изделии приобретает определенную ценность. Только что это было – брошь, наверное, или кольцо? Правда, для кольца великоват булыжник…
– Ну, кольца тоже разные бывают, – подавив приступ кашля, выговорил Нарбус. – Сейчас вон чуть не с блюдце величиной. Вчера у своей Стаськи такое видел – чайную чашку удержать можно на кольце.
При упоминании о Стаське, старшей дочери эксперта, Ольга хмыкнула. Надменная красотка часто бывала на кафедре с единственной целью – одолжить у отца очередные тысячу-две. О том, что Станислава играет на автоматах, Нарбус не догадывался, а Ольга не говорила – к чему лезть в чужую семью? К тому же сама она узнала об этом пристрастии дочери своего начальника случайно, заметив как-то белокурую Стаську выходящей из зала игровых автоматов и направляющейся к ближайшему банкомату.
Карепанов упаковал находку в небольшой пакетик и принялся составлять описание вещдока, а Ольга помогла Нарбусу закончить осмотр трупа и, пока эксперт, кашляя и ругаясь вполголоса, заполнял строчки протокола, собрала в чемодан все инструменты.
– Н-да… А головы опять нет, – протянул Карепанов, оглядываясь по сторонам, точно искомая голова могла обнаружиться где-то поблизости. – На кой черт этому маньяку отсеченные бошки, а? Коллекционирует?
Ольга поежилась, а Нарбус спокойно закурил и проговорил, снова кашляя:
– А вы не помните, как два года назад трое студентов-медиков вынесли из анатомички института голову и проехались с ней по всему городу, упаковав в полиэтиленовый пакет? А потом и вовсе бросили у какого-то ларька? И все ради чего? Чтобы перед девчонками покрасоваться. Тьфу, уродцы…
Эту историю Ольга тоже слышала, ее тогда обсуждал весь город, парней с треском отчислили и завели уголовное дело, а в анатомичку запретили проносить сумки и вообще любые вещи.
– Ну, не думаю, что тут кто-то решил девушку поразить широтой натуры и отсутствием каких-то комплексов, – пробормотал Карепанов, роясь в карманах плаща. – Это уже клиника какая-то – бомжи, головы пропавшие… бр-р-р, какая хрень! Кстати, Валентин Станиславович, а ваша помощница-то решила стать второй мисс Марпл, – с усмешкой бросил он, чуть
– В смысле? – не понял эксперт, борясь с приступом кашля.
– А вот в том самом смысле, что она тут мне версии выдвигает. Самурай, говорит, завелся в городе. А вот интересуюсь я знать – почему ты на казаков-то не грешишь, Ольга? Может, это кто-то из казачьей сотни упражняется?
– Нет, – спокойно ответила чуть покрасневшая Паршинцева, которой было очень неприятно, что опер пытается выставить ее идиоткой в глазах наставника. – Нет – потому что казаки оставили бы голову на месте. А вот у самураев существовал обычай изготовления бундори.
– Чего? – переспросил Нарбус, заматывая шарф вокруг шеи и стараясь надвинуть поглубже шапку, чтобы не так дуло в уши.
– Бундори, Валентин Станиславович. Это как трофей, как скальп у индейцев, только… голова поверженного врага.
– Откуда познания такие, девушка? – снова усмехнулся Карепанов.
– Ну… сейчас ведь много книг, кассет…
– Во-от! – воскликнул оперативник, подняв вверх палец. – Именно! Именно это – много кассет, книг и прочей ерунды, насмотревшись и начитавшись которой каждый интерн считает себя сыщиком круче Пинкертона! Предупреждаю – не доставай меня своими теориями, Паршинцева! Не лезь в следственный процесс!
– Но…
– Все, никаких но! – отрубил Карепанов, направляясь к милицейской «дежурке». – Если закончили, то давайте уже поедем отсюда.
Нарбус последовал за опером, а Ольга все еще топталась на месте, мрачно наблюдая за тем, как санитары упаковывают тело в черный полиэтиленовый мешок и грузят в подогнанную машину.
– Ольга! – окликнул Нарбус. – Поехали!
– Нет, я на автобусе, – отказалась Паршинцева и побрела в сторону остановки.
«Ну, что за морда? Неужели в таком молодом возрасте можно так опуститься? – он с отвращением взирал на мертвое лицо и морщился. – Это ж сколько грима надо, чтобы привести тебя в должный вид?»
Теперь процедура стала уже почти привычной, руки работали механически, выполняя все необходимые манипуляции, а тошнота практически прошла. Оказывается, ко всему привыкаешь, и любое действие становится в конце концов обыденным.
Михаил
– Мишутка, на носу выходные! – капризным тоном объявила Анжела, вытянув на подлокотник его кресла длинные ноги с ярко-красными ноготками. – Как мы их проведем?
Михаил машинально опустил руку на гладкую кожу, провел снизу вверх, но думал о чем-то своем, и Анжела толкнула его в локоть второй ногой:
– Ты меня не слушаешь?
– А? Нет-нет, дорогая, конечно… все, что хочешь, – пробормотал он, и Анжела разозлилась:
– Ну, разумеется! Все, что хочу! Что ты вообще позволяешь себе, а? Я разговариваю сама с собой, а ты витаешь где-то в облаках! Мне надоело это, Миша!
Михаил понял, что допустил оплошность и сейчас ему грозит крупный скандал. А потому поспешно опустился на пол и поцеловал Анжелину коленку.
– Прости, Ангел, я задумался… на работе неприятности…
– Меня не интересуют твои неприятности! – высокомерно заявила Анжела, прикусив нижнюю губу. – Меня интересуют выходные!