Жена султана
Шрифт:
— А в Лондоне есть врачи, утверждающие, что умеют излечивать… бессилие?
— Как не быть, душа моя. Хотя в толк не возьму, тебе-то зачем — такому здоровяку. Во всем Лондоне только и разговору, что про твое достоинство.
Ее хохот привлекает внимание бен Хаду. Он смотрит на нее, потом на меня — с неодобрением.
— Моя… э… королева повелела найти для нее в Лондоне разные лекарства. Вы бы не могли кого-нибудь посоветовать?
— Что за лекарства?
— Ее удручает, что она слишком быстро стареет…
Нелли усмехается:
— Лучшее
Я невольно улыбаюсь; ее прямота освежает.
— Думаю, императрица не оценит, если я вернусь в Марокко лишь с этим советом.
— Тогда тебе к ученым. Поговори с мистером Ивлином.
Она указывает на длинноносого джентльмена, который предложил бен Хаду прокатиться в Гайд-парке.
— Или с моим добрым другом мистером Пипсом, вот уж кто умеет радоваться жизни.
Веселый человек, покатывающийся со смеху над тем, что только что сказала сидящая возле него женщина.
Нелли называет мне имена сидящих за столом и рассказывает что-нибудь о каждом, чтобы я их запомнил. Дама по другую руку посла — миссис Афра Бен, она пишет для театра, а одно время шпионила на голландцев; мальчик — сын Луизы, Чарльз, герцог Ричмонд; хорошенькая молодая женщина в изумрудах — Анна, леди Сассекс, дочь короля и герцогини Кливлендской, у которой был роман с герцогиней Мазарин, а сейчас она спуталась с каким-то дипломатом в Париже; рядом сидит французский посол, Поль Барийон д’Аманкур, «такой дамский угодник!»; и так далее, пока у меня не начинает кружиться голова. За столом оказывается несколько детей короля, и я интересуюсь у своей собеседницы, каков его гарем, что ее необычайно веселит.
— Ты же не думаешь, что Чарли нужно их сгонять в одно место, как кур? Они в очередь выстраиваются на Личной лестнице, только бы король к ним прикоснулся: мистер Чиффинч их разве что не гоняет!
— А как тогда следить за появлением потомства?
Я объясняю часть своих обязанностей, касающуюся Книги ложа, и она приходит в восторг.
— Сколько, говоришь, у этого султана жен?
— Скорее наложниц, а не жен. Полагаю, около тысячи.
Она радостно хлопает в ладоши, услышав о подобной избыточности.
— Ух! Задает же он тебе работы! А что за женщины? Сплошь смуглые красотки?
— Многие, да. Но есть и европейки. И одна англичанка.
Она сгорает от любопытства.
— Англичанка? Как она попала в гарем?
Я рассказываю ей про корсаров, про торговлю пленниками, про стройку в Мекнесе, для которой нужны рабочие; и про великую ценность белых женщин на наших рынках. О мечте императора вырастить огромную армию, чтобы отвоевать мусульманские земли у христиан, я, однако, умалчиваю.
— Другой бы ужаснулся, что женщин вот так продают и покупают, но я не из таковских, — заявляет Нелли. — Все мы в этой жизни торгуем, так или иначе: то с барышом, то, если не повезет, с убытком, судьба переменчива. Но бедняжку все равно жаль: она небось хочет вернуться на наши берега?
Соблазн выложить ей все о моем задании велик, но мне удается удержать язык за зубами — уж слишком она вольна со своим. Но, возможно, у меня получится немного продвинуться к цели.
— Эта дама вышила подарок для Его Величества, — говорю я. — Милый пустячок, я обещал отдать его королю в собственные руки, если выдастся случай.
— Он сказал, что заглянет — я позабочусь, чтобы случай у тебя был.
— Я бы предпочел сделать это наедине.
— Надеюсь, ты не хочешь зла моему Чарли?
Я уверяю ее, что не хочу, и жалею, что упомянул о свитке.
Чуть позже бен Хаду встает, призывает на хозяйку благословение за любезное приглашение, обещает молиться за ее сына и благодарит от всех нас за изысканный обед, после чего мы уходим. В передней посол разгневанно обращается ко мне.
— О чем ты думал, столь постыдно ведя себя с королевской любовницей?
— Постыдно? Я не сделал ничего дурного, — вскидываюсь я, вспоминая последние два часа с некоторой досадой.
— Я видел, как она налила тебе вина, и ты осушил бокал!
Ах, вино. Я надеялся, что он не заметил.
— Я говорил, что не пью алкоголь, но она настаивала, а я не хотел поднимать шум.
— Ты позоришь ислам и императора!
— Позорит, вот как? — гудит низкий голос.
Мы оборачиваемся и видим, что к нам приближается Его Величество, король Англии. Лицо его блестит от пота, парик съехал набок.
Бен Хаду тут же низко кланяется.
— Смиренно прошу простить, сир.
— А что вы такого натворили?
Король Карл хлопает его по спине и обращается ко мне.
— Посол вами не очень-то доволен, сэр: любезничали с дамами, да? Не могу вас винить! Наслышан о вашей проделке в парке. Обязательно повторите представление — возможно, сцену с брюками стоит опустить, — я так люблю отважных наездников.
Медник уверяет, что с удовольствием устроит новую фантазию, и собирается сопровождать короля обратно в столовую герцогини, но Карл отсылает нас, приветливо пожелав доброй ночи.
— Час поздний, не спят одни повесы и шулера, а вы, уверен, не из их числа.
И мы отпущены.
Вернувшись в комнату, я обнаруживаю бледного Момо, выглядывающего из-за края балдахина.
— Приходил человек, — дрожащим голосом сообщает он.
— Что за человек?
Живот у меня сводит от страха.
Он безошибочно описывает Рафика, вплоть до туфель с круглыми носами.
— Он тебя видел?
Момо качает головой:
— Я залез сюда. Амаду укусил его за руку, и он говорил всякие плохие слова, пытался пнуть Амаду, но тот поднял шум, и этот человек немножко походил по комнате, а потом ушел.