Жена журавля
Шрифт:
— Ты изменился, — говорит она.
— И да, — вроде бы соглашается вулкан. — И нет.
Она облетает, как всегда, по кругу небеса над его фабриками.
— Ты теперь — миротворец.
— Просто сейчас я не воюю, госпожа. А это не одно и то же.
— Но ты создаешь. Ты строишь, добавляешь что-то новое в этот мир…
— Этим
— Ты дразнишь меня.
— А ты насмехаешься, госпожа.
Она приземляется на заостренную крышу его фабрики. Черный дым, валящий из труб, не пачкает ей ни одежды, ни кожи. Просто облетает ее, не касаясь.
— Насмехаюсь? — переспрашивает она. — Разве?
— Мои мысли полны тобой, — говорит он. — Ты проникаешь в мои сны, но остаешься там, где до тебя не дотянуться.
— Ты проникаешь в мои сны, — говорит она твердо. — Но тебя там нет.
Вулкан улыбается, и она снова видит злобную радость в его сияющих глазах.
— Госпожа видит сны обо мне? — уточняет он.
Она опять улетает.
— Постой, госпожа! — кричит он вдогонку. — Мой дар для тебя!
Она подлетает к нему со спины — со стороны пригородных фабрик и шахт, вытеснивших народы, с которыми он когда-то воевал.
— Какой же дар я могла бы принять от тебя? — спрашивает она. — Ты — вулкан. Ты разрушаешь.
— И создаю.
— И разрушаешь снова.
— И снова создаю, госпожа. Ты знаешь, что это правда.
— Но в чем же твой дар?
— Спустись еще раз, и ты получишь его.
— Ты опасен для меня.
— Как и ты для меня, госпожа. Если я обижу тебя, ты превратишь меня в гору. Мы оба рискуем. Оба либо выживем, либо погибнем. А я хочу выжить.
Она задумывается над его словами. И спускается ниже.
— Так в чем же твой дар?
— В нежданной истине, госпожа.
Он протягивает ей руку длиной в континент, предлагая туда спуститься.
И она делает это — на долю секунды быстрее, чем хотелось бы ей самой.
Вулкан извергается, заставляя мир расколоться надвое. Фабрики, города, деревни, народы проваливаются в трещины, расползшиеся по Земле. Небеса наполняются пеплом и пламенем. Реки лавы заставляют моря вскипать. Все погружается во мрак, пожар и хаос.
— Но ты, госпожа, — говорит он ей, стоящей у него на ладони, — остаешься цела. Я не способен обидеть тебя, видишь?
Он насылает на нее волну раскаленной лавы, но та расступается и оставляет ее невредимой. Он взмахивает рукой и закручивает вокруг нее огненный вихрь, но пламя даже не касается ее кожи. Он пытается прихлопнуть ее на ладони огненным кулаком, но тот останавливается прежде, чем задевает хоть прядь на ее голове.
— Я хочу уничтожить тебя, госпожа, — говорит он, — чтобы создать тебя заново. Но не могу, несмотря на все, во что мы с
— Понимаю, — отвечает она. — И мой ответ — «да», я буду твоей.
На ладони вулкана у нее под ногами прорастает трава.
Они решают создать мир заново. И назвать его их детищем — шутка, которая не нравится ни ей, ни ему, особенно когда их слова воплощаются в реальность. Он поднимает лаву, возводя новые равнины. Она посылает времена года, чтобы эти равнины остудить, засеять и озеленить.
Спариваются они яростно, но никак не могут насытиться. Его ладони хотят превратить ее в пепел и пар, а ее руки желают превратить его в груду камней, чтобы рассеять их по Земле. Но ни один из них не может причинить вреда другому. Он вынужден беспрестанно кипеть от ярости, она — столь же яростно прощать, но все усилия их бесплодны.
И все же они остаются вместе. На какое-то время.
Никто из них не перестает быть тем, кем был раньше.
Она подозревает, что он виноват в тех войнах, что портят лицо их детища, и каждый раз, когда он возвращается после отсутствия, от его лошадей пахнет огнем и кровью так, словно они доскакали до конца времен и повернули обратно.
Он же подозревает, что она дарует свое прощение другим, ибо, когда возвращается она, в ее застывших глазах читается удовлетворение, от которого она не спешит избавляться.
Он считает себя слишком могучим, чтобы ее ревновать. Она же считает себя слишком свободной, чтобы кто-либо ревновал ее.
Они оба не правы.
Когда он путешествует по этому новому миру, она следит за ним, держась на расстоянии, чтобы он не заметил, и наблюдая, как он рассылает по всей Земле войска за войсками, как строит фабрики, заволакивающие небеса черным дымом, как связывает все живые существа друг с другом — по их же согласию, — чтобы ими было легче манипулировать.
Он, в свою очередь, прячется в гейзерах и горячих источниках, путешествует по извержениям и землетрясениям, танцует на разломах тектонических плит и швах континентов, чтобы не упускать ее из виду и следить, как она общается с людьми, населяющими их новый мир, как все эти люди пытаются ее использовать, как она своим касанием дарует им прощение, освобождая от бремени в обмен на такую близость, которой они и представить себе не могли.
Этот мир — их детище — чувствует родительскую тревогу, как и любое дитя. Он морщится, истирается, загрязняется под их все менее внимательными взглядами. Иногда ему удается их пристыдить, напомнив о себе и своих нуждах, и тогда они платят ему своей заботой — перемириями, хорошей погодой, ясными лунными ночами и жаркими солнечными днями.