Шрифт:
Глава 1. ДРЕЗИНА
В этом микрорайоне города, будто в насмешку всем названным Молодежным, жили люди разных возрастов, преимущественно пожилые, и вовсе старики. Оно неудивительно, ведь все семь многоэтажек были построены в пригороде, где еще недавно корявые, кривые улочки состояли из кособоких, подслеповатых изб и домов построенных неведомо когда. Все они были до отказа забиты горластой, беспорточной ребятней, бабами и старухами, полупьяными дряхлыми стариками и мужиками, какие с раннего утра уходили в город на работу, а возвращались лишь по сумеркам. Потому, многие даже в лицо не знали друг друга. За делами и заботами не до знакомства. И только ребятня и бабы знали о каждой семье все доподлинно. Но… Решило начальство города изменить облик окраин, и вскоре
Не тосковала детвора. Выйдя во двор, ребятня вскоре сдружилась, а и как иначе? Ее примеру последовали взрослые. Куда деваться, кому-то щепотка соли понадобилась или луковица, другому невтерпеж узнать, чья это кошка повадилась гадить на половик перед его дверью? Так и знакомились. Живя в частных домах, иные даже не знали, как зовут соседа через десяток изб. Теперь на одной лестничной площадке по многу раз у лифта встречались. Поневоле подружились. А тут через год еще многоэтажка появилась. За нею другая, и пригород вскоре превратился в городской район, со своими магазинами, детским садом, поликлиникой и парикмахерской. Даже свое кафе открылось. А когда заселили седьмую многоэтажку и заасфальтировали все дворы, в микрорайоне стало совсем комфортно.
К тому времени и люди перезнакомились меж собой. Ремонтирует мужик машину под своим окном, глядишь, к нему соседи потянулись. Одни на помощь, другие с советом. Старики, не выдержав, лавочки поставили, чтоб вечерами свежим воздухом дышать. Оно, конечно, у всех балконы имелись. Но вместе куда как лучше дышится. Дома внуки галдят, старуха ворчит, а во дворе никто не мешает. Рядом такие же старики, им есть что вспомнить. За разговорами время летит незаметно. И на душе тепло. Здесь все друг друга понимают. Никто не оборвет, как внуки, мол, кончай толкать свои лозунги, время нынче иное, похорони свою память… И умолкали старики, вот только ночами плохо спали. Отчего-то болело сердце и тяжело становилось на душе. Но до этого не было дела домашним и все хвори, недомогания, списывались на возраст. Шутка ли! Аж на девятый десяток повалило! — удивлялись парни. И добавляли:
— Наши пацаны и до двадцати не дотянули. Помнишь, только из нашего класса… Восемь ребят погибли в Чечне…
— А разве мы виноватые, что жить остались? Тоже могли сгинуть. Сколько в ту войну полегло, ни счесть, — моргал слезящимися глазами старик.
— Каждому свое отмеряно. Не обижайся, дед! У всех память болит, пойми и нас, — успокаивали старика мужики, прошедшие Афган.
Мужчины не любили вспоминать прошлое. Оно еще снилось по ночам. Его глушили. Говорили о работе, о детях, родителях. Эти темы были близки и понятны всем.
Со временем мужчины во дворе стали появляться чаще. Одни выходили отдохнуть, другие пообщаться или посоветоваться. Ведь в многоэтажках жили не только работяги, а и врачи, учителя, юристы, даже милиционеры, патологоанатом, свой хирург-травматолог, стоматологи и даже начальство города, какое решило уехать подальше от шума и пыли в чистый район, где движение транспорта не было столь оголтелым и можно было спокойно отпускать детей во двор, прогуливать возле дома четвероногих любимцев, зная, что никто их не обидит и не обзовет грязным словом.
Жили в этом районе тещи и свекрови, свои невестки и внуки, даже правнуки, самых разных возрастов и характеров. Недостатки старались не замечать, их у всех хватало. Надо было мириться. Хотя короткие ссоры то и дело вспыхивали на разных этажах. Без того не умели жить люди. Но зло недолго помнили, вскоре забывали. Вот только эту бабу невзлюбили все жильцы домов. Как только увидели, сразу насторожились. Никто не предложил ей присесть рядом, особо, когда узнали что работает она надзирателем в женской тюрьме. Оттолкнула от нее не только должность. Все люди понимали, что где-то нужно устроиться человеку, чтобы иметь на кусок хлеба. Ведь вот живет в доме милиционер — Лешка Свиридов. И ничего, нормальный мужик, от него никто не шарахался, даже уважали, значит было за что. А эту никто не признал. Поначалу людей удивили громоздкие размеры бабы. Они были пугающе огромными. Ее будто специально вырастили для работы в тюрьме именно надзирателем. Стоило ей появиться во дворе, все разговоры стихали. Умолкали даже словоохотливые старухи, дети прятались за спины взрослых, мужики отворачивались, чтобы не видеть бабу, свалившуюся в Молодежный неведомо откуда. Жила она на девятом этаже в трехкомнатной квартире, вместе с дочерью и внуком, с зятем. Слышали люди, что имела эта баба свою квартиру в другом районе города. Но сдавала ее внаем. Вот и жила у дочки. Звали надзирательницу Ниной Федоровной Быковой, вроде совсем человечье, женское имя, но кроме него ничего от бабы не осталось. Как только она входила в лифт, из него не только люди, собаки выскакивали с визгом, забывая о прогулках. В лифте кроме нее не могла поместиться ни одна живая душа.
Ладно бы размеры бабы, ими никого не удивила бы, списали б на болезнь. Другое за нею узнали. Это. как ни закрывай двери, от людей не спрячешь. Соседи, не напрягая слух, знали, как живет семья, и что за человек Нинка, какую кто-то прозвал Дрезиной, видно за могучие габариты.
Эта баба в свои годы занималась борьбой дзюдо, чем нимало удивляла всех жителей микрорайона. И только один дедок, узнав, что такое дзюдо, одобрил Нинкину придурь, сказав, что это занятие специально для нее придумали.
Чтобы там ни говорили соседи, Федоровна жила своим укладом. В семье дочки она была полной хозяйкой и ей никто никогда не перечил. Да и попробовали б, баба быстро нашла бы управу на любого. Это она заставила дочь и внука заниматься йогой, вот только зять не соглашался ни на что. Толик не признавал спорт. Не болел за футбол и бокс. Он работал на инструментальном заводе, был лучшим станочником, прекрасный фрезеровщик и токарь, шлифовщик, он считался универсальным специалистом, каких было немного и на заводе его уважали. Он хорошо зарабатывал, но и уставал к концу дня так, что с работы домой шел шатаясь. Оно и немудро — все восемь часов как заведенный, ни на минуту не отойди от станка. Возвращаясь домой, подсаживался во дворе к мужикам — перекурить, отдохнуть любому нужно. Тут к нему соседи подвигались:
— Толик, выручи! Выточи у себя на станке вот эту детальку. Мелочь, но без ней машина ни с места. В магазинах искал, нигде нет. Помоги! Я в долгу не останусь! — клялся человек.
— Будет тебе заходиться. Попробую выточить, а уж как получится, не знаю, — забирал деталь без лишних слов. Сам он никого ни о чем не просил. Посидев с мужиками, накурившись вдоволь, поднимался на свой этаж, не спеша. А и куда ему было торопиться? Толик знал, что теща уже дома, а у него с нею вот уж несколько лет шла непримиримая война.
Человек хотел жить в своей семье спокойно, без ссор и обид, чтоб все в доме понимали и любили друг друга, чтобы в квартире всегда было уютно и чисто, было бы вдоволь еды и жена с сыном радовались бы ему. Ради этого он целыми днями вкалывал на работе, забывая о себе. Но не получалось в семье так, как хотелось. Едва переступал порог, снова видел жену и сына в позе боевых кузнечиков — теща заставила заниматься. И теперь зорко следит за обоими.
— Светка! Хватит дурью маяться! Я жрать хочу! Целый день на работе вламывал! Давай пообщаемся! — поднимал жену.