Женатые холостяки
Шрифт:
— Хватит прикидываться будто любишь, завтра опять ужрешься с тем Веником.
— Да причем он? К такому ревновать грех. Его жена давно ни к кому не ревнует. Потому что даже сам себя не считает человеком и говорит, будто любой бомж счастливее, потому как мужик. Венька — только видимость в штанах.
— Ладно, адвокат! Лучше скажи, когда ты квасить бросишь?
— Федя, я трезвая и совсем скучаю по тебе! Ни об чем другом не думаю.
— А завтра снова с Венькой бухать будешь?
— Нет!
— Одна? Сама с собой?
— Зачем ты так срамишь? Я тебе про любовь позвонила. Разве над тем смеются?
— Не верю
— А я не могу без тебя! Совсем плохо! Все из рук валится. Никого видеть не могу. Только бы ты был рядом, голубь мой…
Через час Федька уже вернул Ленку домой. Не выдержал человек, не устоял. И, поддавшись на ласковые слова, снова простил бабу.
Она вернулась, как ни в чем ни бывало. Мигом
разобрала тюки, определила вещи по местам и вскоре нырнула в постель к мужу. Тот уже окончательно забыл, что на завтра грозил разводом, обнял жену, свою, родную, теплую. И почувствовал себя самым счастливым человеком.
Целых полгода держалась баба. А все потому, что мать жила у нее. Она в оба глаза следила за дочкой, не давая ей даже пригубить хмельного. Соседа на порог не пускала. Сама ходила в магазин. И все мечтала, что Ленка со временем сама отвыкнет от спиртного. Но заболела бабка, и Прасковья вынуждено вернулась домой.
О-о! Как ждала этого момента Ленка! Она тут же прибежала в магазин. Отоварилась от души, а вечером очнулась от крепких пинков и тумаков. Федька бил, не жалея:
Вон, лахудра! Бухое чмо! Чтоб духу твоего тут не было! Видеть тебя не хочу! — сгреб в охапку и снова вернул Прасковье.
Та горькими слезами залилась:
— Бабка твоя умирает. А ты до визгу нажралась, бесстыжая! Когда перестанешь жрать водку? Лярва окаянная! — хлестала по щекам, Ленка пыталась отмахнуться, но не получалось, ноги не держали, и баба падала на пол, ругаясь.
Через неделю не стало бабки. Она умерла под утро, тихо и все просила внучку образумиться, бросить пить, помириться с мужем и придти к ней на могилу вместе, там обещала простить и благословить обоих.
Бурьян, услышав от Прасковьи о последней просьбе бабки, забрал Ленку домой и сделал все, о чем просила старая. Знал, нельзя ослушаться покойного. Но Ленка не выдержала и месяца.
Мужик пять раз возвращал ее к Прасковье, ругал, бил жену, но все это не помогало. Ленка через недолгое время снова срывалась в загул. Человек терял терпение. И, однажды, не выдержав, обратился к Александру Петровичу Порве.
— Саш! Помоги! Подскажи, как мою алкоголичку вылечить, чем?
— Найди другую бабу! — тут же отозвался Кузьмич, оказавшийся рядом, и добавил:
— Такую даже могила не исправит! Правда, Никита! — обратился к патологоанатому.
— Рано бабу хоронить, она еще жить не начала! Ей встряска нужна! Чтоб все переосмыслила! — задумался Никита. И предложил:
— На гипноз, к врачам нужно. Есть у нас хорошие специалисты, как думаешь, Саш? — повернулся к Порве.
— Она сама хочет бросить пить? — спросил Порва Федю.
— Мне говорит, что мечтает завязать, да только характера не хватает.
— Ладно, попробую помочь, — пообещал человек, и на следующий день привел к Ленке врача-нарколога, какой излечил от пьянства многих мужиков, занимавших высокие посты и должности.
Ленка уже через месяц резко изменилась. Она перестала срываться на брань, не хамила и не обзывала никого. А через пару месяцев врачи
— Это правда — подскочил Федька и проговорился невзначай:
— А то уже и я поверил в проклятье деревни твоей, за прошлое. Все простить тебе не могли. Уж сколько времени прошло, а оно не отпускало.
— Так ты все знал обо мне?
— Не сразу услышал. Снова тем же старикам уголька подкинул. Ну, а они мне, в благодарность рассказали. Больше не вожу им уголь. Нельзя старым быть злопамятными. Коль ума и мудрости у них не нашлось, у меня на них добра не сыскалось. Кто по молодости не ошибался? Ты у меня вторая, но самая первая жена. Могли и разойтись. А ведь счастье, что это не случилось, и я никого не послушал. Дай Бог, чтоб родился человек и жил бы счастливее и светлее чем мы!
Федька и сам не знал доподлинно, как удалось врачам вылечить Ленку. Слышал, что бабий алкоголизм неизлечим и неподатлив. Но однажды услышал разговор жены с Венькой, Бурьян смирился и разрешил жене общаться с ним изредка. Тем более, что это общение стало безопасным для Ленки. Вот так и спросила соседа как-то:
— А ты там, на Припяти, никого не обидел?
— Да Бог с тобой! Пустым поселок стал.
— Ничего не украл ни у кого?
Вениамин умолк, а потом сознался:
— Был грех, икону из одной избы спер. Уж очень понравилась. А в тот дом бабка вернулась. Враз пропажу увидела. Заголосила, жалко икону стало ей. Но я не вернул. Ведь все остальное сохранили. А она сказала:
— Впрок не пойдет, краденая икона не приносит счастья…
— А может бабка правду сказала?
— Да ну ее! Ты лучше трехни, как сумела с буханьем завязать? Ведь поддавала круто.
— Знаешь, Венька, я увидела, как ты пропил в себе мужика. От того никуда не денешься. Не стало мужика, пропал и человек. Ничего от тебя не осталось. Не только жена, а и дети, сыновья, не хотят с тобой видеться. Сам про это говорил. А ведь такое очень больно — стать совсем ненужным. Вот и я, испугалась потерять в себе бабу. Вдруг очень страшно сделалось, а что как и я вот эдак же как ты, окажусь живой покойницей, обузой, что меня и помянуть постыдятся. Никто на могилу не придет. И скажут вслед гробу:
— Ушла! Наконец-то ее не стало…
— Нет! Мне обидно сделалось. Я хочу, чтобы меня любили живую! Чтоб забыли и простили грехи мои! Я хочу жить! Ведь вот ты всего себя пропил загодя. А жизни и не увидел! А я еще порадоваться ей хочу!
— Ишь, размечталась метелка! Возомнила из себя! А ведь нормальной бабой была! Бухнуть умела. Только и тебя подмяли. Перекроил тебя Федька на свой манер. И вместо бабы занудой стала, как все. Говоришь, что я в этой жизни лишним человеком стал, никто меня не вспомнит, добрым словом на могиле не помянет? Шалишь, Ленка, меня, неудельного пропойцу, никто из квартиры не выкидывал как тебя, не вывозили насмех всем соседям, не кричали мою биографию на целый двор и не звали кодлу врачей. Меня любили таким, какой есть и не переделывали. Тебя, бабу, лупил мужик. Во где стыд. А ты после того ложилась к нему в постель. Скажи, где твоя гордость была тогда? Я алкаш, но свою жену за все годы пальцем не трогал. В любом состоянии помнил, что она баба!