Женись, я все прощу!
Шрифт:
– Привет, – обрадовалась Настя, что Федя остался жив и невредим, – кушать хочешь?
Тот молча кивнул одеялом и продолжил тянуть улыбку.
– Я приготовлю тебе омлет, – радостно пообещала Настя.
Он вышел, крадучись, после того, как по всей квартире разнесся кофейный аромат и запах омлета. Девицы возились на кухне, накрывая стол к завтраку, и обсуждали грядущие выходные. Смолкин прислушался. Те собирались тащить его на дачу к какой-то маме. Внезапно до него дошло, что коварная Селиванова собирается познакомить его со своей мамочкой. Только
– Что это с ним? – возмущенно поинтересовалась Люська, пихая Смолкина носком тапки.
– Федечка, бедный! Он заболел! – спохватился «чертик» и выскочил из кухни, пытаясь оказать Смолкину первую медицинскую помощь. – Ему нужно сделать искусственное дыхание «рот в рот».
– Я не умею, – призналась Люська и пожала плечами.
– Тогда это сделаю я, – решилась Настасья и склонилась над Федором.
Тот не выдержал и усмехнулся. Он искренне обрадовался, что ему не придется общаться «рот в рот» с Селивановой. Уж лучше Белкина. С этой он, по крайней мере, уже целовался и получал удовольствие от процесса. Селиванова еще, не приведи господь, в порыве стервозности укусит.
– Ему лучше! Лучше! – радовалась Белкина, глядя на то, как он усмехается.
– Не-а, – промычал Федор, – мне плохо. Тащите меня в кровать!
Подруги переглянулись и потащили. А что оставалось делать? Пьянство никогда не доводит до добра, разрушая личность человека и его организм. Нечто подобное рассказывала возлежащему на многочисленных подушках Смолкину Люська, наблюдая за тем, как Настя кормит того с ложечки, вернее, с вилочки омлетом. Смолкин послушно открывал рот, глотал вкусный омлет, запивал его кофе и ухмылялся лекции о вреде алкоголизма.
Ситуация начинала ему нравиться. В его холостяцкой жизни такого завтрака еще не было. Обычно он вскакивал чуть свет, хватал свою одежду и прыгал с балкона в кусты сирени, обдирая задницу и мужское хозяйство. В лучшем случае, если дама оказывалась незамужней, он спокойно одевался, прощался с ней и отчаливал в свою холостяцкую берлогу, где курил, пил рассол и принимал ванну. Сегодня пить рассол ему не хотелось. Белкина сварила замечательный кофе и приготовила омлет. Ну почему он женился на этой дуре Селивановой?! Вспомнив о своей скоропалительной женитьбе, Смолкин поинтересовался насчет паспорта.
– Ты его потерял, Пухлик! – нагло заявила молодая супруга, приблизив свои честные глаза к его унылой физиономии. – На балу, когда лапал аппетитных невест. Я написала за тебя заявление в УВД, они обещали найти как можно быстрее. Так что подождем.
– А твой? – подозрительно прищурился Смолкин. – Твой паспорт с печатью где?
– В Караганде! – выкрикнула Люська и спокойно добавила: – Там же, где и твой. Они пропали оба после того, как их проштамповали в загсе.
– Ребята, – примирительно сказала Настасья, – не ссорьтесь. Хотите, я вам свой паспорт покажу?
– Не хотим, – строго сказала Селиванова и запихнула в рот Смолкину ломоть батона.
Но отвлечь того от больной темы было уже невозможно.
– Но как нас расписали без предварительной подачи заявления за два месяца?!
– Мы же подавали! Ты что, опупел?! – Люська закрыла ему рот соленым огурцом.
– Ко-да? – прошамкал тот, откусывая сочную мякоть.
– Когда ты напился на Восьмое марта! – нагло заявила беспринципная особа.
Смолкин хлопнул себя ладонью по лбу и помрачнел.
– Надо меньше пить! – изрек он и откинулся на подушки.
Люся воспользовалась моментом и продолжила лекцию о вреде алкоголизма.
Завтрак прошел в теплой, дружественной обстановке. После него подруги поели сами и помыли посуду. Смолкина оставили в покое, надеясь, что он, больной и обессиленный, вновь уснет. Но тот, услышав, что возня на кухне прекратилась, потребовал наполнить себе ванну. Люся поначалу нахмурила брови и назвала супруга эксплуататором, но Настя уговорила ее выполнить просьбу практически умирающего Смолкина. И отправилась выполнять ее сама.
Поддерживаемый с двух сторон под локти довольный Федор прошел в ванную и обомлел. Так о нем еще никто не заботился. Кроме мамы, которая купала его в далеком детстве. Пенная ванна ждала Смолкина, играя разноцветными пахучими пузырями при электрическом освещении и зажженных ароматизированных свечах. Рядом с ванной стояла магнитола, откуда лилась романтическая песня о неразделенной любви. Смолкин выдворил подруг за дверь, разделся и залег в пузыри.
– Федя! – раздался тут же голосок Белкиной. – Тебе спинку не потереть?
– Это уже слишком, – толкая подругу в бок, прошипела Селиванова.
Смолкин блаженно закрыл глаза и представил, как в ванну входит Белкина, на ходу раздевается, как заправская стриптизерша, залезает к нему… Внезапно рядом с ними возник образ Селивановой, и сексуальная картинка рассыпалась от ее чудовищного голоса.
– Сам себе потрет! – заявила Люська и оттащила Настю от двери.
– Ты что себе позволяешь? – возмутилась Люська, когда они с подругой оказались в комнате. – Вдруг он о чем-то догадается? Ты не должна оказывать ему такие знаки внимания, а просто спасать его от меня.
– Я и спасаю, – всхлипнула та, – как могу.
– Слушай, Белкина, – Люся села в кресло и достала пачку сигарет. – Из тебя получилась бы замечательная жена для этого обалдуя. Так давай постепенно приведем его к этому мнению. Постепенно! А сейчас, глядя на твои безрассудные действия, он может понять только одно – что ты на все готова.
– Так и есть, – вздохнула та, – ради Феди…
– Ради Феди, ради Феди, – пробурчала Люська, пытаясь прикурить. Она делала это в первый раз и назло Смолкину. – Федя съел медведя…