Жениться и обезвредить
Шрифт:
И ведь я сам по-человечески просил этого мазилу, этого Рафаэля непризнанного, этого Пикассо в голубом периоде с кубиками и глазом на носу изобразить нам наиболее опасных преступников без всякого авангарда! В нормальной манере! В традиционной, чтоб его! На «Андрее — мошеннике и горькой пьяни» в мою гневную голову виновато стукнулась мысль о том, что слово «традиционно» простодушный Савва мог воспринять по-своему. Он ведь говорил, что умеет писать иконы, как все, в привычной манере…
То есть опять я сам виноват? Мне оставалось лишь выбраться из зачарованной толпы и устало махнуть рукой стрельцам — пусть висят, чего уж там… Посмотрим, конечно, кого они
А на обед я, разумеется, опоздал. В доме меня ждала только бабка. Митю, Олёну и царицу она отправила по лавкам, надо было кое-что закупить по хозяйству и для вечернего мероприятия. Под «мероприятием» имелась в виду очередная экспертиза, Баба-яга специалист серьёзный и после двух неудач дело не бросит, для неё это вопрос профессиональной чести. Я было дёрнулся рассказать ей о своих сегодняшних подвигах, но моя домохозяйка в каких-то вопросах традиционно непреклонна: покуда не поем, слушать не будет. И лишь когда жгучее харчо и нежная свинина по-монастырски успешно переместилась ко мне в пузо, бабуля сама начала разговор. Правда, не на ту тему…
— Любит она его, Никитушка. Пусть и дурак он, и сумасброд, и натура увлекающаяся. Хоть обидел её сильно…
— Как именно?
— Да уж так. — Яга перешла на смущённый шёпот. — Попросил он у ней чётой-то ночью. То ли соловья, то ли жаворонка изобразить. Ну а государыня не смогла… Не умею, говорит, по-птичьи свистеть. А он изобиделся! Дурой обозвал вслух… А ты чё лыбишься-то?
— Так, вспомнилось кое-что…
— А-а-а, ну я уж у царицы-то и так и эдак интересовалась, чего ж такое мужику от бабы понадобилося, чтоб у ей не было?! Ить как ни верти, а все мы на один манер сшиты, под одни болванки заточены, одним мёдом мазаны. Бесовку твою любопытную выгнала даже, да всё одно толком не призналась Лидушка. Кремень австрийский! Честь семейную блюдёт! Потому и ушла в милицию, вроде как и не дома, и всё ж таки на службе у того же Гороха…
— «Жаворонок», говорите? — Я с трудом сдержал улыбку. — Думаю, это проблема решаемая. Самое главное, что царь, хоть и строит из себя неприступного самурая, вполне подвержен обычным человеческим страстям и очень переживает за свою жену.
— Энто не он тебе с переживаний эдакую дулю на лоб навесил?! Подрались, поди, как мальчишки прям.
— Нет, — гордо откинулся я, прижавшись спиной к тёплой печке. — Это мы с боярами махач устроили. Из-за царицы, между прочим. Там вся дума на ушах стоит, оттого что мы тут матушку государыню за всем отделением посуду мыть заставляем!
— Да всего-то разок и попросили, — возмущённо всплеснула сухонькими ручками Яга. — От ить вруны толстопузые, не ровён час, попадутся нам по одному в узком переулочке.
— Им сейчас сам Горох подаренной катаной через задницу мозги вправляет, — нимало не задумавшись над двусмысленностью выражения, я сыто улыбнулся, вновь придвинулся к столу и начал свой рассказ: — А теперь давайте вернёмся к делам следствия. Итак, сегодня у меня чётко сложилась в голове одна вполне логичная версия. Не вписывается в неё только смерть возчика, но это пока… Начну сначала.
Бабка честно слушала весь мой бред в течение получаса. Перебивала по существу, ругнулась разок (когда меня бояре колотили), пару раз хихикала (про отца Кондрата со слипшейся бородой), вздыхала в нужных моментах и на посторонние раздражители не отвлекалась. Блистательный Назим, в чистой рубашке, но грязном фартуке, бесшумно доливал нам чаю, подсовывал лепёшки и варенье, всё тихо, безмолвно, без единого лишнего движения да вдобавок не сводя с Яги искренне влюблённого взгляда. А не поженить ли и их, кстати?! На этой купидоноподобной мысли я застопорился, благо отчёт подошёл к концу. Вроде бы день прошёл не зря — во взгляде моей домохозяйки прыгали сумасшедшие сиреневые искорки, хороший признак…
— Ох и мудр же ты у меня, участковый, — удовлетворённо пристукнула кулачком по столу бабка. — Опять белку прям в глаз бьёшь!
— Бабуль, вот только про белку не надо, а? У меня уже комплексы из-за неё… Скажите лучше, вот из всего этого можно хотя бы предположить, что мы имеем дело с некой колдовской силой, способной одновременно совершать хулиганские акции в разных районах отдельно взятого города?
— Предположить можем… Хоть и неохота мне такое-то предполагать. Ну да экспертиза, поди, покажет. А ты мне вот чего, старой, растолкуй: это ж какую такую «птичку» наш Горох от своей Лидушки в ночь требовал? Да не хихикай так явно уж, а то и у меня самой от смеха губы разъезжаются, а дело серьёзное.
— Не могу, — действительно едва дыша, просипел я.
— Никитушка-а, ну интересно ведь! Ну скажи, скажи, а то так дурой необразованной и помру…
— Всё равно не могу!
— Да хватит ржать-то, — начала всерьёз заводиться Яга. — Ить я же тоже не лыком шита, за жизнь долгую женскую чего тока не навидалась, не наслушалась. Ясно же, что не о живой птахе речь, так поделись смыслом иносказательным — небось не покраснею?!
— Бабуля-а… правда, не могу! Давайте я Ваське всё расскажу, а он вам потом по-своему намурлыкает?
Моя домохозяйка надулась и обиженно принялась убирать посуду. Я кое-как отдышался и взялся за блокнот. Уже четвёртый, подарок из переплётной мастерской при Немецкой слободе. Мой первый, из Москвы, давно распух от записей и занял почетное место в наших милицейских архивах. Бабка отойдёт быстро, а я, как ни верти, не смог бы ей внятно объяснить, что царь наверняка имел в виду какую-нибудь безобидную позу из японских трактатов о любви.
У них там всякого понамешано, и в основном с поэтически-возвышенными названиями. «Взлетающий жаворонок», «парящий орёл», «танцующая утка», «скользящая цапля», да мало ли… Не буду строить из себя умника и всезнайку, просто мы с парнями как-то читали один такой, смеха ради, ещё в школе милиции. Нет, правда, очень смешно было, потому что попалась книга об искусстве любви для геев! Какой-то японский монах с нехилыми тараканами в голове написал, что, дескать, только не касаясь женщины, истинный самурай может достичь духовного роста и просветления. А подчинение мужчине приучает к вассальной верности и готовности отдать жизнь за господина. Ребята ещё грубовато шутили, что типа наше высшее начальство так с нами и поступает, в фигуральном смысле. Как звали того озабоченного монаха или хотя бы название книжицы — убей бог, не вспомню! А вот вроде «взлетающий жаворонок» как раз оттуда и всплыл…
Я решил сдержать слово и, поманив за собой кота, увлёк его в сени, где на ухо и пересказал всю информацию. Вася сначала очень внимательно слушал, потом, зримо приобалдев, посмотрел на меня округлившимися глазами и без оглядки дунул в горницу. Вернулся буквально через минуту, притащив на хвосте недовольного Назима с большущим кухонным ножом. Я так понял, что придётся всё повторять по второму разу. Отбарабанил быстро, как на экзаменах, потом, косо взглянув на подрагивающий в руках домового тесак, осторожно спросил: