Женщина и обезьяна
Шрифт:
Прийти его заставило упоминание о тысяче фунтов. Остаться же заставил страх, смешанный с любопытством.
В образовавшемся поведенческом вакууме он выбрал манеру держаться, которая должна была производить на окружающих впечатление, не накладывая при этом на него никаких обязательств. Он быстро и заботливо подошёл к собаке.
— Как он себя чувствует? — поинтересовался он.
— Лучше, — ответила Маделен.
Она протянула ему листы из своего тубуса. И одновременно с этим положила на стол десять стофунтовых бумажек из пачки.
— Я взяла с собой рентгеновские снимки, — сказала она.
Маделен выросла в доме,
— Это не рентген, — объяснил он. — Это сканирование при помощи ядерного магнитного резонанса. И это не собака.
— Наш шимпанзе, — объяснила Маделен. — Я, должно быть, прихватила не те снимки.
Врач покачал головой.
— Посмотрите на лобную долю большого мозга, — сказал он. — Центр высших когнитивных функций. Это человек. Но человек, конечно же, крупный.
Его палец скользил по колонке цифр в правой части снимка.
— Объём две тысячи семьсот кубических сантиметров. Необычайный размер.
Он перебрал листки и остановился на одном снимке. Цвета на нём были яркие: рубиново-красные, светло-жёлтые, ярко-синие.
— Это снова он. Электроэнцефалограмма, наложенная на ПЭТ. Не многие в Европе могут это делать. Так откуда, вы сказали, эти снимки?
— Что такое ПЭТ? — спросила Маделен.
— Позитронная эмиссионная томограмма. Ему ввели радиоактивную воду, что приводит к увеличению церебрального кровообращения. А затем остаётся только измерять радиоактивность.
Маделен осторожно взяла пачку и тихо положила ещё одну из купюр Адама на стол.
— Позвольте мне заплатить хотя бы за то, что вы потратили своё время, — объяснила она.
Глаза врача затуманились. Предательский поток рассеянности, воспоминаний молодости и возбуждённого тщеславия завладел им и унёс его с собой.
— ПЭТ, — произнёс он. — Прекрасное пространственное разрешение. Точность до трёх-пяти миллиметров. Но очень мало времени. Не белее девяноста секунд. Именно поэтому его накладывают на энцефалограмму. Можно увидеть всё, что происходит в мозгу, с точностью до миллисекунды. Это невероятно. А это передвижное оборудование. Ему на голову надели шлем. Это последнее слово науки. Я считал, что никто, кроме нас, не может этого делать.
Его палец скользнул по колонке цифр.
— Его тестировали на полосе препятствий. У него что-нибудь не в порядке с моторикой? Языковой тест, зрительный тест, различные функциональные методики. Анатомическая локализация, очень основательно, тридцать поперечных сечений во всех четырёх плоскостях.
— Что они искали? — спросила Маделен.
Она обронила ещё одну купюру, взгляд врача было далёким, как у человека во время гипнотического сна. Маделен знала, что теперь он находится у неё под наркозом. Теперь главным было усыпить его подозрения, оставив при этом его умственные способности в неприкосновенности.
— Да, что мы всё ищем? —
— Мы?
— Я тоже искал.
— И нашли?
Врач посмотрел в какую-то удалённую, только ему одному видимую точку.
— Если бы всё было так просто!
— Эти снимки, это вы их сделали? Он покачал головой:
— Старые добрые дни. Золотое время. Каких-нибудь десять лет назад. Когда мы ещё смели надеяться.
Маделен вопросительно тронула его за рукав халата.
— Я помню те времена, — сказал он. — Но не говорю о них. Так лучше. При сложившихся обстоятельствах.
— Расскажите уж, — мягко попросила Маделен. — Собака всё равно никому не расскажет.
Александр Боуэн чувствовал приятное отсутствие ясности. Окружающая обстановка напоминала ему о его собственной больнице, сканированные изображения создавали впечатление, что он выступает с докладом на научной конференции, слушающая его женщина могла вызвать в памяти заседание правления, а деньги указывали на договор с его адвокатом. Казалось, что вся эта ситуация самым приятнейшим образом улаживает разногласия между такими непримиримыми ролями его жизни.
— Массачусетс, — проговорил он. — Вопрос о природе интеллекта. Исследования, не имеющие аналогов. Мы обогнали всех. Мы чувствовали, что почти у цели. Поймите: мы были внутри самого мозга. Ближе подойти невозможно. Ближе не бывает. Это было так… ошеломляюще интимно. Хотя это были всего лишь обезьяны. Мы подошли совсем близко. К тому, чтобы стать единым целым. С чужим сознанием. Представьте себе разочарование. Когда всё вдруг испаряется. Превращается в ничто. И вот ты остаёшься со страшной пустотой. Когда всё вокруг тебя ещё надеются. Но сам ты знаешь, что всё закончилось. Horror vacui. [5]
5
Ужас пустоты (лат.).
— Как в любовных отношениях, — сказала Маделен.
Врач уставился на неё.
— Вы тоже там были?
— Я знаю, как это бывает.
— Вы понимаете меня, — продолжал врач. — Да, как в браке. Именно так всё и было. Чувствуешь себя обманутым. Потому что на самом деле, хотя я никогда бы не признался в этом, ни одному человеку, даже вам. Если бы это удалось — понять дух, душу, сознание, раскодировать мозг. И можно было бы взять женщину. И поместить её в катушку…
— Катушку?
— Магнитно-резонансная томография, это мощное магнитное поле. Людей кладут на носилки и заталкивают их в электромагнит. Они ничего не чувствуют. Она бы ничего не почувствовала. Там, внутри, тепловентилятор. Там зеркало. И можно надеть наушники. И слушать приятную музыку. «Кавалера Роз» или что-нибудь другое. И тогда в наушниках раздался бы голос, спрашивающий: «Александр. Какие мысли у тебя возникают при имени Александр?» И можно было бы стоять снаружи и прямо видеть её мысли, они появлялись бы, как компьютерные файлы, как пикселы. Можно было бы проникнуть в женщину дальше, чем когда-либо удавалось мужчине. В саму женскую природу. У неё бы не было никакой возможности соврать. И если бы был другой, если бы у неё был другой человек, или если бы она хотя бы подумала о другом, это бы сразу же раскрылось.