Женщина-Кошка. Похитительница душ
Шрифт:
И скорее почувствовал, чем увидел, как она обернулась посмотреть на него.
Когда двери лифта раскрылись, а он вставил ключ в замочную скважину, Холли произнесла:
– До встречи, Люк Фокс.
В ее голосе слышалось обещание, и его подмывало пояснить ей, что из всех женщин в Готэме он в последнюю очередь пригласит к себе Холли Вандериз.
Но он решил ничего не говорить в ответ, надеясь, что таких, как она, это выводит из себя сильнее, чем любая грубость.
Он обернулся через плечо, когда двери лифта закрывались.
Но она опять изучала свои
Обманчивая и пустая.
Притягательная, но испорченная.
Глава 8
Высокомерный. Прекрасно осознает, что очень привлекательный.
Так Селина описала для себя Люка Фокса.
Обмануть его было удручающе просто. Заставить его верить тем пафосным, испорченным словам, которые слетали у нее с губ. Он ничем не отличался от других: видел только то, что хотел увидеть.
Чего хотел он сам, она прочитала за доли секунды: чтобы кто-то развлек его самого.
Она знала, на какие точки давит, когда говорила, что в Европе скучно и ей незачем работать. Осознанно нажимала на то, что он ненавидел, от чего он, скорее всего, отчаянно хотел скрыться, и новая соседка его заинтересовала, но… Она надеялась, что он окажется чуть более подозрительным – призналась себе Селина. Чуть более настороженным – настолько, что сможет заметить, что ногти, волосы и речь без намека на акцент были фальшивкой.
Иногда ей казалось, что от Селины Кайл ничего не осталось. Будто она ушла навсегда, а ее тело превратилось в личину оборотня. Личину Холли. Облачение и орудие.
Эта мысль прозвенела в ней, пустая и холодная.
За те две недели, что она провела здесь, никто из богачей Готэма не распознал самозванку. Ходи в правильные рестораны, на правильные благотворительные вечера, и приглашения польются рекой. Холли Вандериз, по уши в иностранных деньгах, уверенно шла к тому, чтобы стать светской дивой сезона.
Интересно, дойдет ли когда-нибудь до этих идиотов, что она показывалась на тех вечеринках, после которых гости, вернувшись домой, обнаруживали пропажу изумрудного браслета или «ролексов».
Но эти маленькие кражи нужны были только для того, чтобы они занервничали. Начали сомневаться друг в друге.
Ловкость рук она во многом освоила еще с Пантерами. Селина до сих пор помнила свое первое ограбление. До сих пор часто его вспоминала.
Ее руки тряслись.
Она не могла думать ни о чем другом, сидя в парке на скамейке в середине рабочего дня и разглядывая прохожих. Как поймают ее из-за того, что у нее трясутся руки! И бросят в тюрьму.
Мимо текли люди, и она перебирала их лица, одежду, поведение. Сразу отметала старых, детей и тех, кто выглядел бедно. Она не стала рассказывать Мике о правилах, которые выдумала, но вряд ли Альфе будет не все равно. Главное, чтобы Селина принесла ей что-то стоящее, что-то, что можно продать. То, что может подтвердить: она свое место здесь заслужила.
Селина засунула руки в карманы древней серой толстовки, рядом с ней на скамейке стоял ее рюкзак. Она сидит тут уже час, пришла незадолго до обеденного перерыва – толпа людей рвется глотнуть свежего воздуха, прежде чем возвращаться к работе, которая выжмет из них все соки, в высотки, нависшие над городским парком.
Ее возьмут в долю, объяснила ей Мика. Что бы она ни украла – ее возьмут в долю. Возможно, денег хватит на хороший обед для Мэгги. Возможно, останется даже на десерт.
Из-за раскидистых дубов показался мужчина в костюме. Селина подавила желание вскочить, пока он шел по многолюдной аллее, уткнувшись в телефон и постукивая большими пальцами по экрану.
Дорогой костюм. Отполированные ботинки. Зачесанные назад волосы. Ни капли интереса к тому, что происходит вокруг. И ни капли страха.
Она осмотрела его брюки. В передних карманах бумажника не видно, но… Она заметила, как одна сторона пиджака при каждом его шаге покачивалась чуть медленнее – как будто была тяжелее, чем другая, – пока он приближался к ее скамейке.
Она забросила рюкзак на плечо, достала телефон-раскладушку, начала делать вид, что печатает, и быстро зашагала.
Прямо в него. Со всей силой.
Мужчина ругнулся, выронив телефон на землю, а рюкзак Селины взлетел в воздух, и из него на асфальтированную дорожку высыпались ручки и мятые тетрадки. Врезавшись в мужчину, она охнула и схватилась за него.
Селину кольнуло чувство вины, когда он изогнулся, чтобы подхватить ее, беспокоясь больше о ней, чем о своем телефоне. Но он только посмотрел на нее мельком, прежде чем оглядеть раскиданные вещи, среди которых теперь лежал и его телефон.
Сердце Селины билось ужасно громко – удивительно, как мужчина не слышит этого, – когда она произносила: «Простите, пожалуйста…»
Она отодвинулась, вынув бумажник, спрятанный во внутреннем кармане его пиджака, выверенным движением руки. Селина думала, что он заметит отсутствие привычной тяжести. Заметит, что она положила его бумажник в карман своей толстовки.
Но он отвлекся, сердито бросившись за телефоном. «Смотри куда идешь, дура», – огрызнулся он, когда понял, что экран телефона разбит.
Ублюдок. Как презрительно он на нее посмотрел, оглядев изношенные джинсы, потертую толстовку… Он по заслугам лишился бумажника.
Селина продолжала притворно моргать, уставившись на него, и сгребала вещи обратно в рюкзак, который она до этого предусмотрительно наполовину расстегнула. «Простите», – пробормотала она снова.