Женщина на грани нервного срыва

Мартин Лорна

ИЮЛЬ

Чего ты хочешь на самом деле?

В воскресное утро несколько недель спустя сестра снова разбудила меня телефонным звонком. Прежде чем я успела сказать «алло», она взволнованно выпалила:

— Что ты делаешь в следующую субботу?

Полгода хождения к психоаналитику научили меня самодисциплине — я уже могла худо-бедно строить планы и даже воплощать их в жизнь. Но это не значит, что я поглупела. Я не собиралась никому ничего обещать, прежде чем мне хотя бы объяснят, в чем дело. Не исключено, что Луиза пыталась заманить меня в ловушку.

— Ты знаешь, я не люблю,

когда меня связывают по рукам и ногам, — предупредила я и тут же спохватилась: — Это, конечно, не относится к психотерапии и к работе, от которой, ясное дело, не отвертеться. Но в остальном я предпочитаю быть свободной. Свободной как птица. Делать все, что мне заблагорассудится, и ходить туда, куда пожелаю, — по собственному велению, по своему хотению.

Ох. Насчет «не поглупела» я, кажется, погорячилась.

Луиза вздохнула:

— В субботу ты или торчишь в пабе, или валяешься на диване, тасуя диски с фильмами. Когда ты в последний раз делала что-то еще?

— Ну, ходила на твою вечеринку в апреле, — неохотно признала я. Черт, какая у меня, оказывается, скучная жизнь! Только и могу, что уткнуться в телик в обнимку с бутылкой вина.

— Вот видишь! Докажи, что ты легка на подъем, — обещай, что через неделю сходишь с нами кое-куда.

— Ну, если ты так ставишь вопрос… Так что, собственно, от меня нужно?

В Луизином голосе вновь зазвенел энтузиазм:

— Помнишь Дэвида? Симпатичного врача, которому ты понравилась?

Господи, только не это. Ну, допустим, он привлекателен и при первом знакомстве показался умным и интересным собеседником. Но я же обязалась держаться подальше от мужчин.

— Ну да, и что?

— Он едет в Малави, будет там лечить больных СПИДом. В субботу у него прощальная вечеринка. Он просил Скотта передать тебе приглашение. Он будет рад тебя видеть.

У меня внутри что-то оборвалось. Сама не знаю почему. Я вовсе не обрадовалась. Я запаниковала.

— Но вы вроде говорили, что я ему нравлюсь…

— Ну конечно. — Луиза явно была озадачена. — А что? В чем дело?

— Получается, не так уж сильно он на меня запал, если решил перебраться в Малави.

Луиза со смехом начала что-то говорить, но я ее перебила:

— Ну и пусть. Я уверена, в тамошней больнице он встретит какую-нибудь сногсшибательную юную стажерку, дочку дипломата или министра иностранных дел, которая объездила весь мир, училась в элитной частной школе и говорит на куче языков. Она будет высокая, стройная и вообще топ-модель с роскошными волосами, зубами и всем прочим. Он влюбится в нее по уши, они поженятся и будут жить долго и счастливо. Ну, желаю ему удачи. Удачи им обоим.

— Он не уезжает в Малави. Он просто едет туда на месяц.

Но я ее не слушала.

— Не понимаю, почему мы это обсуждаем? Этот мужчина меня не интересует. Меня вообще не интересуют мужчины. Я дала обет воздержания. Я разве не говорила?

— Нет, Лорна, не говорила, но новость потрясающая. Конечно, если ты будешь избегать того, чего тебе отчаянно хочется, ты обретешь истинное счастье и удовлетворение.

— Ничего я не избегаю! И ничего мне не хочется. Терпеть не могу мужчин. Отношения — это всегда напряг. Сплошная головная боль. А я сама себе хозяйка. Я люблю ложиться в свою огромную двуспальную кровать

в полном одиночестве с коробкой конфет и своими любимыми фильмами. Я сплю по диагонали. Другой человек в мою постель не поместится. Мне нравится моя жизнь. Большое спасибо и до свидания.

Я повесила трубку, но в ушах все еще звучал голос Луизы: «Он не уезжает в Малави. Он едет туда на месяц». Почему-то эти слова успокаивали.

Уже некоторое время я размышляла над тем, каких успехов добилась с тех пор, как доктор Дж. вошла в мою жизнь. Не скажу, что я возродилась фениксом из пепла, но мой характер определенно начал меняться. Причем в довольно неожиданных направлениях.

Я поймала себя на том, что осторожнее вожу машину. Я не превышала скорость и не болтала по мобильнику за рулем (а если при мне это делал кто-то другой, неодобрительно поджимала губы). А ведь раньше я могла гнать как ракета, одновременно набирая эсэмэску, открывая банку газировки и забрасывая в рот чипсы. Я была убеждена, что застрахована от любых неприятностей, и плевала с высокой колокольни на безопасность окружающих и свою собственную. Звучит ужасно, но, увы, это правда.

И все же я пошла к психоаналитику не для того, чтобы научиться соблюдать правила дорожного движения. Не за тем я тратила деньги (уже три с половиной тысячи фунтов), вставала ни свет ни заря и тоннами изводила бумажные салфетки. Однако положительная динамика все же была налицо. Постепенно, шажок за шажком, я приближалась к статусу взрослого ответственного человека. Мы снова и снова обсуждали с доктором Дж. мой семейный кризис, и я начинала понимать, что те давние события повлияли на меня гораздо больше, чем я предполагала.

Были и другие признаки улучшения. Меня больше не мучили мысли о Кристиане. Если я невзначай и вспоминала его, то чувствовала печаль и сожаление, а вовсе не гнев, ревность и обиду. Я ему не звонила. Впрочем, и он мне тоже. Возможно, такой звонок или личная встреча стали бы для меня реальной проверкой на прочность. Но я больше не ходила туда, где могла на него наткнуться.

В целом я стала более сдержанной. Если кто-то, кого я едва знала, — бывший сотрудник, приятель приятеля — спрашивал: «Как дела?» — я не разражалась длинными сбивчивыми речами с обилием ненужных подробностей. Парадоксально, но факт: мы с доктором Дж. стремились вытащить наружу глубоко упрятанные чувства, но за пределами «храма психотерапии» я стала меньше проявлять эмоции и распространяться о своих переживаниях.

И еще я бросила извиняться в ситуациях, когда извиняться не за что. Прежде эта привычка была моей второй натурой. Теперь же, когда я собираюсь произнести: «Извините, я заплачу кредиткой» или «Извините, это платье мне не подходит», доктор Дж. внутри меня принимает боевую стойку и вопрошает: «К чему это вымученное самоуничижение?»

Изменилось и мое отношение к работе. До сих пор я не осознавала, что журналистика — это фундамент, на котором строится моя личность. Я воспринимала себя сквозь призму своей профессии. На вопрос «кто я?» моим ответом было вовсе не «дочь», «сестра», «подруга» или «тетя». Нет, я отвечала: «Журналист». По сути, я впала в нездоровую зависимость: чтобы почувствовать себя достойным членом общества, мне нужно было увидеть свое имя на газетной странице.