Женщина-сфинкс
Шрифт:
– А за что пострадал бедный профессор? Зачем было его убивать?
– Но ведь он разгадал тайну Шекспира. Ты сама убедилась в этом, когда прошла тот путь, что прошел он. Столько веков лучшие умы пытались понять феномен Шекспира, но только Чебышеву удалось найти истину. Пока он искал ее, был не опасен и даже полезен, но Чебышев собирался обнародовать свое открытие на конференции.
– И поэтому он до нее не дожил, – грустно закончила Аня.
– Увы. Сомерсету нельзя было допустить, чтобы в жизни Рэтлендов стали копаться все кому не лень, ведь
– А Нурия? Она-то тут при чем? Ее смерть для меня до сих пор загадка!
– Возможно, она что-то видела или слышала. А может быть, все дело в том, что она получила копию экземпляра «Жертвы любви».
– Она сделала это по моей просьбе! – воскликнула Аня с отчаянием.
Глава 29
– Не вини себя. Причина могла быть иной. Точно мы ничего не знаем. Сейчас тебе нужно отвлечься. Вот, возьми, почитай.
Яся взяла со столика увесистый фолиант и положила Ане на колени.
– Великое фолио? Откуда?
– Это всего лишь подарочное издание. Купила как сувенир. По-моему, неплохо, а?
Анна раскрыла том и вновь наткнулась на гравюру автора. Угловатое плоское лицо показалось ей еще более отвратительным, но почему-то теперь оно казалось знакомым. Девушка вновь подумала, что портрет похож на шарж. Но этот шарж нисколько не похож на бюст толстячка в Стратфорде. Анна сидела, тупо пялясь на портрет, задумчиво накручивала на палец прядь волос и вяло думала о том, что шарж предполагает наличие оригинала. Карикатуру не рисуют с потолка, смеяться можно над кем-то конкретным. Художник явно смеялся, но над кем?
Внезапно лицо Ани вытянулось.
– Чегой-то тебя перекосило? – сразу же забеспокоилась Яся. Она перегнулась через стол, с любопытством заглянула в книгу и разочарованно вздохнула, увидев портрет.
– Ты ничего не замечаешь? – осторожно спросила Аня.
– Нет, а что? То, что джентльмен на рисунке урод, мы уже обсуждали. С тех пор тут не появилось ничего нового.
– Только не подумай, что я брежу, но мне вдруг показалось, что на гравюре не одно лицо, а два.
– Точно бредишь, – расстроилась Яся.
– Не обзывайся. Лучше посмотри.
Яся добросовестно уставилась в книгу.
– Ну, смотрю.
– Смотри внимательнее.
Яся возмутилась:
– Да я и так вся – внимание. Чего ты привязалась? Погоди-ка… Не может быть! Эти глаза. Большие, слегка навыкате, веки как будто слегка отекшие… Где-то я такие уже видела. И брови… А эти губы! Необычно вырезанные, бантиком, явно не мужские губы, но у того типа на миниатюре были именно такие!
– Нет, не такие. Посмотри на нижнюю губу: она тяжелая и сильно выпяченная, у парня на миниатюре она была пухленькая и аккуратная, а…
– … а такая имелась у Елизаветы Рэтленд! – ошарашенно закончила Яся. – Ты твердила, что на миниатюре вовсе не Филипп, а Роджер. Если ты была права, то получается… получается…
Яся никак не могла произнести то, что вертелось у нее на кончике языка, и Анна сделала это за нее:
– Получается, что этот портрет – гибрид Роджера и Елизаветы. Оттого вымышленное лицо и кажется таким отталкивающим. Просто в нем собраны, как мозаика, конкретные черты двух человек, мужчины и женщины. Знаешь, так иногда балуются на компьютере.
– Да, да, лоб – точно Елизаветин. Помнишь, какой он у нее выпуклый, большой?
– Помню. И волосы тоже ее. Роджер имел мягкие кудрявые локоны, а здесь, как и на ее портрете, явно тяжелые, жесткие, слегка волнистые пряди, сильно открывающие лоб. Форма носа…
– Нос – Рэтленда. Даже ракурс, по-моему, тот же. Опять же эти усики. Не усики, а позор один, но на миниатюре у Рэтленда точно такие же.
– А подбородок – Елизаветин. У Роджера его считай, что не было, сразу видно, что безвольный тип. А у нее я еще тогда заметила, что подбородок тяжеловат для лица, отчего оно слегка напоминало лошадиное, не в обиду будь сказано, – добавила Аня, припомнив, что душа Елизаветы где-то поблизости.
– Получается, что они воплотили в реальность утверждение… то, помнишь, в книге Честера? Там же так прямо и сказано: «И двое стали одним»! Меня и тогда эта фраза коробила, но я решила, что речь идет о творчестве. А они вон что задумали!
– По-моему, задумка не удалась. Монстр какой-то получился. Зачем они это сделали?
– Думаю, хотели восстановить справедливость. Портрет Шакспера они поместить сюда не могли, но и тайну творческого союза раскрывать не хотели. Выбрали нечто среднее, создали на бумаге некоего андроида, в лице которого половина от нее, а другая – от него! Вышло хреново. Так ведь Джонсон так и говорит в комментарии – мол, Дрейтон старался, но не смог. Итак, вот оно, Существо, возникшее из праха сгоревших на алтаре Феникс и Голубя. Ребята заигрались и попытались довести ИГРУ до логического конца!
– Но почему они выбрали именно эту миниатюру Рэтленда? Странно и то, что она единственная, которая сохранилась. Странно и то, что на рамке написано чужое имя. Тебе не кажется, что здесь слишком много странностей?
– Я уже привыкла, – отмахнулась Яся. – В этом деле куда ни плюнь – все не как у людей. Одно слово – средневековье! Думаю, этот портрет они выбрали не случайно. Лицо юноши больше похоже на женское. И так-то у них черт знает что получилось, а представь, что они принялись бы монтировать физиономию зрелого Рэтленда с лицом его жены…
– Даже представлять не хочу, – торопливо замотала головой Анна. Ее голова вдруг замерла на полпути, девушка застыла в нелепой позе, приоткрыв рот.
Яся фыркнула:
– Ну что еще такое?
– Камзол! Ты же сама рассказывала, что он состоит из… двух частей!
– Так оно и есть. Это подтверждает нашу теорию. Хотя логичнее было бы просто нарисовать половинки от разных камзолов. При чем тут спина?
– Не знаю. Одно ясно – эта гоп-компания шутников ничего не делала просто так. Чует мое сердце, это должно что-то значить.