Женщина-сфинкс

Синявская Лана

– А я-то все гадал, чего ты такая удивительная, – ошарашенно пробормотал Макс. Анна нежно прикоснулась к его руке и вновь посмотрела на старца.

– Это тот самый платок? – спросила она дрогнувшим голосом.

Тот кивнул и с поклоном передал ей испачканный кровью кусочек ткани.

– Платок – лишь подтверждение, – сказал он. – Главное доказательство – твое лицо. Ты просто копия своих предков.

Старик обернулся и посмотрел на лицо мраморной статуи, призывая проверить свои слова. И тут Макса прорвало.

– Да вы тут все с ума посходили! – орал он. –

Какие предки? Какое сходство? И что вы киваете на этого мраморного болвана? Сами же говорили, что собор выгорел дотла. Мало ли что наваяли скульпторы сто лет спустя!

– Я понимаю ваше волнение, – сочувственно произнес старец, – но должен сказать, что как раз эта статуя – подлинная. Она единственная уцелела в огне!

– Живучий, однако, – покачал головой Сашка, глядя на мраморного настоятеля с уважением.

В беседу неожиданно вмешалась молчавшая до сих пор Ярослава Викторовна.

– А откуда вам столько известно об этой истории? – спросила она с невинным видом. – Насколько я поняла, участники хранили все в строжайшей тайне.

– Я страж, – с легкой улыбкой пояснил монах.

– Для стража вы, пожалуй, староваты.

– Скорее уж, слишком молод, – возразила Яся и напомнила: – Печальные события произошли четыреста лет назад.

– А что вы охраняете? – спросила в свою очередь Аня.

– Джон Донн верил в то, что однажды кто-нибудь из потомков его дочери разгадает тайну и придет сюда. Не успев помешать самоубийству возлюбленной, он всю жизнь замаливал этот грех. Потому и стал настоятелем этого храма. Молитвы были услышаны, и ему было видение, что все так и произойдет. Он подробно описал всю историю и хранил ее до конца жизни, а перед смертью назначил нового хранителя. Запись передавалась от одного стража к другому на протяжении веков, но завершить начатое довелось мне.

– А когда этот Донн стал монахом? – ворчливо спросил Макс.

– Он принял сан в тысяча шестьсот семнадцатом году.

– Но Елизавета умерла в двенадцатом! Он что, пять лет колебался?

– Нет. Он мстил, – просто ответил старец, и на этот раз в его голосе не было смирения.

– Кому мстил? – тихо спросила Аня.

– Тем, кто лишил его возлюбленной.

– Он что, грохнул Мэри Сидни? – с интересом спросил Снежко.

– О, нет! Конечно, нет! Графиня Пембрук и так была наказана. Остаток дней она посвятила подготовке и изданию Великого фолио – собрания сочинений Шекспира. Хоть так она увековечила память своей племянницы и ее мужа. А портрет…

– Мы знаем про портрет, – перебил ее Макс. – Так кого настигла карающая длань будущего настоятеля?

– Сарказм здесь неуместен, – мягко укорил монах. – Он отомстил обидчикам Елизаветы.

Очевидно, старик был не готов раскрывать имена этих обидчиков. А может, просто не знал их.

– Куда подевался Черный бриллиант? – с деланым равнодушием спросила Аня.

– Мне это неизвестно. Когда заговорщики вскрыли ларец, то вместо обещанного камня обнаружили там… миниатюру с портретом юного Рэтленда.

– А камень?

– Его перепрятали, – ответила вместо монаха Яся. – Причем очевидно, что сделал это не граф – он к тому времени совсем обездвижел и редко приходил в себя.

– Кто тогда?

– Возможно, сама Елизавета.

– Но зачем?

– У них были враги, – сказал старец.

– Те, за которыми гонялся Джон Донн? – воскликнул Снежко с иронией.

– Да.

– Может, все же скажете, кто это?

– Нетрудно догадаться.

– А я догадалась, – доложила Аня. – Это Франсис и ее новый муж. Правильно? Наверное, и дочку они похитили. Не стоило Елизавете выяснять с золовкой отношения. Правда-то глаза колет, вот та и обозлилась.

– Похищение девочки – действительно их рук дело, – подтвердил монах. – Они не стали убивать ее, но только по одной причине: хотели, чтобы аристократка по происхождению познала всю горечь кочевой, голодной жизни.

– Негодяи! – с чувством воскликнула Яся, глядя на Анну.

– Они поплатились за свое зло, – утешил ее старик. – Парочка подонков задумала разделаться с бывшим другом Роберта Кара – так звали супруга Франсис. Овербери возражал против брака, справедливо подозревая легкомысленную кокетку во всех грехах. Она этого не простила. Надо сказать, что девица пошла характером в мать. Ту за глаза называли ведьмой.

Анне, пережившей ужас в усадьбе Сэффлоков, легко было в это поверить.

– Бен Джонсон, друг Рэтлендов, взял эту даму в качестве прообраза к злой колдунье в своей поэме. Намекали на это и Рэтленды. В их «Буре» есть похожий персонаж. Но вернемся к нашим порочным супругам. Их стараниями Овербери заточили в Тауэр. Двуличная Франсис принялась навещать его, а сама потихоньку травила. Почувствовав недомогание, Овербери обратился к лекарю, но злодеи предвидели это. Подкупленный врач под видом лекарств стал давать несчастному еще большие дозы яда. Овербери умер в страшных мучениях.

– По-моему, мы отвлеклись, – напомнил Макс, которому все это порядком надоело. Он чувствовал смутное беспокойство и испытывал сильное желание поскорее свалить отсюда.

– Это важные детали, – сказал в свое оправдание монах. – Джон Донн раскопал эту историю и добыл доказательства, которые привели отравителей в тот же Тауэр. Нетитулованные исполнители их плана были повешены, а граф и графиня Сомерсет отсидели в темнице шесть лет.

В подземелье повисла тишина. Кажется, никто даже не дышал. Знакомое имя повергло всех в столбняк.

– Откуда здесь взялся Сомерсет? – придушенно спросил Снежко, который вообще перестал что-либо понимать.

– Но это их законное имя, – удивился старец.

– Его же звали Карр!

– Ну да. Но в тысяча шестьсот четырнадцатом году им был пожалован титул, и они стали именоваться графами Сомерсет.

– Черт знает что, – пробормотал Макс с чувством.

– Сидя в заточении, – продолжал тем временем монах, – Сомерсет поклялся извести под корень весь род Джона Донна. Он отомстил бы и Елизавете, но она к тому времени была уже мертва. Хотя он ненавидел ее даже мертвую. К счастью, его затея не удалась… – закончил старец, с умилением глядя на Анну.