Женщина в Гражданской войне(Эпизоды борьбы на Северном Кавказе в 1917-1920 гг.)
Шрифт:
— Ну вот еще, — перебил его другой, — себе. Она у нас теперь будет общественная.
«Алешка», напрягая последние силы, вошла в конюшню вслед за товарищами. Сзади загремел замок.
С трудом передвигая ноги, она добралась до кучи сухого навоза и, упав на него, тихонько заплакала. Ей казалось, что окончилась жизнь, — кругом белые, от которых не вырвешься, не уйдешь. Она думала о том, что с наступлением ночи их расстреляют где-нибудь за выгоном, а до этого успеют надругаться, в особенности над ней как над женщиной. И от жалости к себе и к своей такой короткой жизни она заплакала еще сильней.
«Алешка»
— Что, дочка, больно? — раздался незнакомый голос. — Как они, гады, тебя разделали! Может, покурить хочешь?
Человек, шаря в темноте, сунул ей в руку крученку и чиркнул спичкой. И в отсвете загоревшегося огня она на короткий миг заметила знакомый взгляд пожилого курсанта. Табачный дым приятно закружил голову, теплотой разлился по телу и притупил боль.
— Как же ты сюда попала? Вот никто не думал, что девка. Я решил, что мальчонка, — снова раздался хрипловатый голос и, немного помолчав, человек нерешительно сказал: — Вот я приглядывался все давеча. И никак не пойму, где ж я тебя видел раньше. Ты с какой местности?
— В последнее время из Воронежа, а как стали белые наших теснить, пошла на фронт. В штабе полка работала политработником, бойцом была, сестрой.
— В Воронеже? Да, ну, конечно, там. Только вот где — не припомню.
— А ты в первом райкоме не бывал? — спросила «Алешка».
— В первом райкоме? Ну, конечно, бывал. Вот и вспомнил, обрадовался он, — на секретаря райкома ты похожа — женщина там. Может, сродственница?
«Алешка» засмеялась:
— Нет, не сродственница. Сама я это.
— Товарищ Алексеева?! — удивленно сказал боец, и в голосе его послышалась радость. И как же это я сразу не признал? Вид у тебя другой стал. Видишь, что одежда значит. Ну что ж, здравствуй!
Они долго молчали, и в темноте только видно было, как вспыхивали огоньки крученок.
— А ты сама из каких будешь? — прервал молчание боец. — Тоже жизнь, должно быть, не сладка была?
— Из каких? — повторила его вопрос «Алешка». — Отец сторожил щебные ряды, мать ходила на поденную. Умерли они: надорвались. А я с детства по хозяевам жила — портняжному делу училась. Сам знаешь, какая жизнь, — мало сладости. В восьмом году мы в городе организовали «союз иглы». Вот тут-то я и сошлась с товарищами. Только тогда еще глупа была — мало понимала. А как союз разогнали, пришлось из города уехать. Вот знаешь, — слегка приподнялась она на локте, у каждого человека в жизни есть момент, когда он твердо почувствует, где его дорога. Случилось это у меня в Одессе. Встретила я там ссыльных большевиков. Вот тут-то они и помогли мне стать настоящим человеком. Читать я стала, работать научили. И пошла новая жизнь: из города в город, от работы, к другой. Весь я Северный Кавказ изъездила, сколько людей повидала. Ведь в партии я с четырнадцатого года, скрываться немало пришлось.
— А ты на фронте бывала когда-нибудь? — спросил курсант. — Или впервые здесь пришлось?
— Летом восемнадцатого года Деникина мы от Екатеринодара отгоняли. Ну и бои были. Сил у нас не хватило, пришлось к Новороссийску отступить. Это перед приходом туда Таманской армии. Сорокин подвел. Уже тогда нам изменять начал. Всего я насмотрелась!
За конюшней раздались голоса, затем людской топот. «Алешка» и курсант, затаив дыхание, долго прислушивались.
— Это наших куда-то ведут, — когда затихли голоса, сказал курсант. — Ну и попали мы в историю. Вот я слушаю тебя, а в голове все мысль бьется: что дальше? Может быть, допрос будет, или прямо в расход пустят?
«Алешка» резко привстала:
— Не останусь я у них, товарищи, убегу. Лучше пусть в дороге подстрелят, чем у них быть. А ты что ж, бежать не хочешь?
Он долго молчал.
— Как не хочу? Только все обдувать надо хорошенько. Под пулю не стоит. Посмотрим, что утро покажет.
Медленно тянулась ночь.
На рассвете «Алешка» забылась. Дробная ружейная перестрелка заставила вскочить с места.
— Что это? — встревоженно спросила она.
— Может быть, наши наступают? — привстал пожилой курсант.
Все пленные были на ногах.
В стене, выходящей на улицу, виднелась маленькая щель. Пожилой боец прильнул к ней.
Оглушительный взрыв потряс стены конюшни. Все бросились на землю, прислушиваясь к крикам на улице.
— Наши. Конечно, наши подступают, — быстро зашептал курсант, — из орудия бьют. У беляков паника. По улицам, как ошалелые, носятся. Ну, братва, теперь только бы до своих добраться.
— Как бы мамонтовцы нас при отступлении не ухлопали.
Где-то далеко застучал пулемет. Каждому хотелось самому увидеть то, что делается за стеной: торопливо, поочередно люди припадали к щели.
Один за другим разорвались еще два снаряда. У двери конюшни послышались людские голоса. Кто-то торопливо открывал замок. Пленные сгрудились, прижались к стене. Снаружи ворвался яркий солнечный свет, и на пороге показался офицер.
— Выходи, живо! — крикнул он, и в его тоне послышались нервные нотки. — Стройся!
Конвой поспешно окружил курсантов. Офицер торопил, чтобы двигались скорей.
Когда офицер пошел и все двинулись за ним вдоль по улице, «Алешка» ясно поняла, что белые забирают их с собой, по-видимому, желая что-то выведать у пленных.
Улица двигалась в панике. Горяча лошадей, куда-то неслись всадники; тарахтя колесами, поспешно уезжали обозные подводы, на дворах и у домов метались растерянные люди.
Стрельба приближалась. Она шла со стороны Александровской станции.
«Алешка» внимательно оглядывалась кругом, присматривалась к дворам и открытым воротам. Она искала выхода из положения, искала момента, чтобы нырнуть куда-нибудь в сторону и бежать подальше или спрятаться от мамонтовцев до прихода своих.
Пожилой курсант сжал ей пальцы. Повернув в ее сторону голову, он отрывисто, тихо сказал:
— Не вздумай бежать. Попадешь под пули своих. В селении оставаться опасно. Там дальше выберем место.
Но слова не убедили ее. Чувствовала, что нельзя ждать, что оттяжка грозит гибелью, но не могла найти выхода, не знала, что предпринять.
Сбоку, совсем рядом, разорвался снаряд, затем видно было, как, задрожав, покачнулась высокая тонкая колокольня и часть ее с грохотом рухнула на землю, поднимая белую густую пыль. Люди шарахнулись в сторону, дико закричал придавленный обозник, и перед глазами мелькнула окровавленная лошадь, у которой осколок снаряда перебил спину.