Женщина в Гражданской войне(Эпизоды борьбы на Северном Кавказе в 1917-1920 гг.)
Шрифт:
Каледин застрелился в январе. Красные выгнали калединцев с Дона.
Три месяца на Дону была советская власть, но в апреле восемнадцатого года пришли немцы и генерал Краснов.
В больницу, где я работала, пришли красновцы и арестовали всех нянь и сиделок гинекологического отделения. Нас повели на Казанский проспект, 23. Там помещалась контрразведка. Я хорошо знала, в чем дело.
У нас в больнице лежала раненая сестра-большевичка. Раны у нее гнили, так как ей не делали перевязок и вообще не оказывали никакой медицинской помощи.
Что делать?
Выходили мы нашу больную, но деваться-то ей было некуда. Документов никаких!
Получила я партийное задание: достать для нее в больнице документ умершей больной.
Добыли мы паспорт покойницы. Возраст не подходит, да ничего не поделаешь. Две недели жила она у меня, а потом опасно стало — надо было уходить. Нарядила я ее в свое платье, закутала платком, чтобы поменьше было подозрений, и она ушла. Что дальше было с ней — не знаю.
По этому делу нас и арестовали. Через три-четыре дня по поручительству врачей всех нянь выпустили кроме нас троих, принимавших участие в спасении этого товарища.
За нас поручительства никто не давал, и нам едва удалось выйти на свободу.
Еще при Краснове я вскоре из больницы уволилась. Целиком перешла на подпольную работу в качестве ответственного курьера.
Я ездила по всей области. Возила воззвания и прокламации, деньги и документы в Азов, Таганрог, Сулин, Новочеркасск. При поездке в Таганрог я тщательно укладывала на себе литературу, обматывалась бинтами и полотенцами, а при поездке в Новороссийск клала ее в корзинку. Со мной всегда были ящики, корзинки, мешочки — будто бы я за продуктами еду. Я изображала спекулянтку и при уходе из больницы всем говорила, что буду заниматься спекуляцией.
Приезжая в указанное место, я говорила пароль, товарищ тоже должен был ответить, как в пароле указано.
Одевалась я всегда разнообразно. В каждую станицу, в каждое село я приходила одетая по-иному.
Очень трудно было ездить в Новороссийск. Из предосторожности я никогда не садилась в пассажирский вагон, а всегда ездила как спекулянтка — на угле, на крышах, с мешком на буферах. Напихаешь в мешок сверх прокламаций хлеба, семечек, старой обуви или еще какого-нибудь барахла, повесишь его на буфера и едешь так всю дорогу.
В Новороссийске явочная квартира была за Крепостной заставой у Марфуши (Крепостная улица, 23).
Помню мой первый туда приход. Дверь мне открыла женщина. Говорю пароль: «У вас сдается в аренду гараж для автомобилей?»
Женщина отвечает: «Нет, не сдается, потому что дворик маленький».
Тогда я спрашиваю:
— Марфуша?
— Да, — отвечает женщина.
У Марфуши я всегда останавливалась и передавала ей все партийные поручения.
Так же я работала и в девятнадцатом году. За Новороссийском, в горах, были наши партизаны — красно-зеленые. Им тоже надо было доставлять сведения, воззвания и т. д.
Мы с Марфушей пробирались туда по тропинкам, по горам, по ущельям. Марфуша знала все посты, где всегда стояли наши часовые.
Один раз мы натолкнулись на отряд белых. Пришлось вернуться.
Переоделись мы до неузнаваемости, у одной старушки попросили козу с двумя козлятами и погнали их пасти. В корзине у нас с собой были «харчи»: сверху были насыпаны орехи, а внизу корзинки лежали документы.
Погнали мы коз.
Гоним и гоним.
Потом так начали их гнать, что козы, испугавшись, стали от нас удирать, — мы за ними. Так мы, обманув белых, благополучно прошли к красно-зеленым и передали все, что нужно было.
Ездила я в Вавиловку, под Таганрогом. Это было во время большого провала конспиративной квартиры, когда белые захватили типографию и арестовали многих товарищей.
Наши подпольные документы попали в контрразведку. Надо было немедленно выехать, сообщить всем организациям об этом. Члены подпольного комитета все выехали в Вавиловку. Там была явочная квартира, но когда они в Вавиловке все собрались, то и эта квартира провалилась, и ночью они перешли в шахту.
Один из оставшихся в ростовском подполье товарищей (фамилии его я не помню) вызвал меня и дал задание отвезти письмо в Вавиловку. Туда я отправилась под видом скупщицы соли. На дороге, у самой Вавиловки, меня остановила старушка и спрашивает:
— Вы куда идете?
Я говорю:
— Иду покупать соль.
Оглядела меня старушка внимательно и тихо говорит:
— Если вы не за солью, так вы мне скажите, а то сюда идти нельзя.
— Почему? — спрашиваю ее.
— Казаки всю крышу у Насти раскопали и засаду там оставили.
Заволновалась я, но виду не подаю:
— А почему вы думаете, что я иду туда?
— Мне сказали, если кто-нибудь приедет из Ростова — не допускать его в квартиру Насти.
Привела меня старушка в свой двор и говорит:
— Смотрите, они сидят вон на той горе, в «жите». Там есть шахта каменная, они в шахте. Отнесите им поесть.
Положила она в корзину вареных яиц, кислого молока, хлеба. И пошла я в рожь, чтобы пробраться в каменную шахту. Пробиралась я к этой шахте ползком, на четвереньках. Приблизилась к шахте.
— Кто идет? — остановил меня патруль.
— Я…
— Кто ты?
— Я — Варя.
— Подожди. Ни с места! Я тебе сейчас сообщу, — и он ушел. Через несколько минут я была среди товарищей, которые с аппетитом уничтожали присланную старушкой провизию.
При Деникине я переходила фронт белых. Мне было дано задание подпольного большевистского комитета — проникнуть в тыл противника с целью выяснить техническую вооруженность белых. Недалеко от Павловки, у Таганрога, мне пришлось в ожидании прихода белых жить на хуторе у одной казачки, сильно обиженной белыми. У нее трое сыновей были расстреляны белыми, два сына ушли в Красную армию, ее же до того избили, что она вся была в ранах. Попросилась я к ней переночевать и прожила двое суток, пока из Павловки не пришли белые и не заняли этот хутор.