Женщина в море
Шрифт:
— Куда-нибудь причалим на своем дредноуте, — ответил на это другой матрос с баржи, швабробородый Гусаков.
— Скорее всего за границу попадем, — вставил дельфиновец.
Машинист, усмехаясь, добавил:
— Вот будет лафа, у кого деньги есть, — покупай для жен иностранные подарки. И сами гульнем.
Кочегар Втулкин мрачно бросил:
— Как бы в брюхо акулы не попасть.
На него рассердились.
— Зря каркаешь, грач! Не на дереве сидишь.
Васька Бабай, только что развалившийся на нарах, привстал и поглядел на всех.
— Нет, товарищи, наше путешествие окончится как нельзя лучше, — заговорил он, ощерив прокопченные зубы.
К нему повернулись матросы:
— С богом или с дьяволом беседовал?
— Сон видел, когда еще на берегу был.
— Излагай по пунктам, а мы послушаем и свою резолюцию вынесем.
Бабай, придвинувшись к краю нар, шумно высморкался и начал:
— Мы вышли в море в среду, а во вторник вечером я был у приятеля на крестинах. Грузчиком он работает в порту. Самогоном угостил. Сказывал: из каких-то трав настойку сделал. Выпил я стаканчик-другой, и у меня получился в голове такой кавардак, что я не мог бы яичницы от колокольни отличить. Насилу до своей хаты дополз. Лег спать. Вижу сон. Будто я плыву на большом пароходе по Атлантическому океану. Буря поднялась небывалая. Ночь, ничего не видно. Мотало, мотало, и вдруг пароход наш — кувырк вверх килем! Я вылетел за борт, как пушинка. Оглядываюсь в темноте. Вижу — маяк вспыхивает. Я к нему. И руками и ногами работаю что есть моченьки. А волны так и бьют в лицо. Прямо дышать нельзя. Маяк все ближе и ближе. А я совсем ослаб. Вот-вот на дно пойду. Маяк уже рядом. Собрал я последние силы и облапил его. Чувствую — мягкий он и вырывается. Я крепче стискиваю руки. И тут слышу знакомый голос: «Что ты делаешь? Пусти, старый черт!» Очнулся я — неловко стало. Подо мною все мокро. Жена ругается: «Пьянчуга ты этакий! Как тебе не стыдно? Под себя напустил, точно маленький».
Голос Бабая утонул в прорвавшемся хохоте матросов.
Смеялся и шкипер, сдержанно улыбалась капитанша.
Только один Огрызкин равнодушно относился ко всему, занятый своими мрачными думами. Он отказался даже от пищи.
— После этого я так и не мог заснуть, — продолжал Бабай с серьезным видом. — Все слушал проповедь своей старухи. А как говорится — волк собаки не боится, а лая не любит. На рассвете встал и прямо на баржу залился. Вот я теперь и смекаю — пусть хоть какая буря будет, а мы должны остаться живы.
— Да, такой сон должен быть на руку нам, — отозвался один из матросов.
— А ну-ка, Бабай, смени пластинку. Заведи что-нибудь из другой оперы.
Шутили и смеялись долго. В дальнейшем пришлось задуматься над своей судьбой. До вечера не видели ни одного судна, ни одного маяка, ни берега. А между тем ветер, усиливаясь, переходил в шторм. Волны чаще и шумнее захлестывали палубу. Чтобы лучше удержаться на ней, шкипер распорядился протянуть леер от носа до кормы. Качка становилась размашистее. Баржа дергалась, вздрагивала и скрипела.
В кубрике Демьян Сухоруков и кочегар с «Дельфина», Антон Миронов, сражались на картах в дурачки.
— Ходи, Босой Череп, — обращался кочегар к Сухорукову.
— Держи, господин с мыльного завода, — отвечал другой, выбрасывая на стол карты.
Проигравший подставлял нос, а тот, кто выходил победителем, свирепо хлестал по нем картами, отсчитывая вслух удары. Оба были сосредоточенные и серьезные, точно занятые важным делом.
Матрос Бабай, глядя на них, ворчал:
— Вы все карты мои истреплете.
— Если на том свете торгуют картами, мы тебе новую колоду купим, — хмуро отвечал Босой Череп.
— Насчет того света не болтай зря. А карты денег стоят.
— А ты все еще думаешь на берег попасть?
Отвернувшись от Бабая, он бросил на стол козырного валета.
— Крой, господин с мыльного завода.
Заперли вход в кубрик, чтобы не захлестывала вода. В помещении стало еще более душно. Капитанша в последний раз вышла на палубу. Смеркалось. Весь простор был полон гула. Волны вздымались выше бортов, по-кошачьи, круто выгибая пенные хребты. Встрепанными полотнищами, снижаясь и темнея, куда-то мчались тучи. Все вокруг было в напряженном движении. Это наступала вместе с мраком ночи лютая буря, заглядывая в душу косоглазием.
Елизавета Николаевна, густо окрапленная солеными брызгами, вздрогнула и спустилась обратно в кубрик.
В это время Босой Череп хлестал картами по носу своего партнера, считая:
— Двенадцать, тринадцать…
Один борт баржи вдруг взмахнулся вверх.
У кочегара цокнули челюсти.
— Ты кулаком? — вскочив, взбешенно заорал Миронов неестественным голосом.
— Я невзначай… — успел ответить Босой Череп.
В колеблющемся полумраке замелькали кулаки, обрушившись глухими ударами.
Все матросы поднялись, загалдели, выбрасывая отъявленную ругань.
Капитанша вскочила на нары, в ужасе прижалась спиною к переборке, замерла. Баржа качалась, под плоским днищем рокотала бездна, а здесь, в тесном и душном помещении, два человека бились смертным боем. Противники наносили удары один другому по чем попало. Потом схватились за горло, рухнули на палубу, катались по ней хрипящим клубком. Женщине казалось это кошмаром, порождением больного мозга. Но она определенно видела, как Васька Бабай прошмыгнул мимо матросов и бегом поднялся по трапу. Скоро он вернулся уже не один, а вместе со шкипером.
— Что за безобразие такое! Стойте! — заревел шкипер, заглушая крики других.
Он схватил обоих сцепившихся матросов, встряхнул их и, словно малых ребят, отшвырнул того и другого в разные стороны.
— Если еще раз посмеете затеять драку, сокрушу на месте!
Шкипер, взволнованно дыша, обвел всех взглядом кречета, уверенный в своих железных мускулах. Все притихли, словно прислушиваясь к рыкающим вздохам бури. Двое молча вытирали окровавленные лица. Он повернулся к капитанше.
— Вам, Елизавета Николаевна, тяжело находиться в такой обстановке. Не хотите ли переселиться в мою каюту?
Женщина сверкнула пугливой улыбкой и, не задумываясь, ответила:
— Спасибо. Я с удовольствием воспользуюсь вашей любезностью.
Шкипер взял ее под руку, помогая подняться по трапу.
До сих пор капитан мысленно проклинал жену, считая, что из-за нее он потерял свое судно. А теперь, когда увидел, что она пошла с чужим человеком в чужую каюту, испуганно поднял глаза. Он рванулся вперед, точно намереваясь догнать ее, вернуть обратно, но тут же, будто поняв свое бессилие, опять уселся в свой угол. А когда обе фигуры скрылись, он злобно плюнул и то место на палубе, куда попал плевок, долго растирал ногой, точно под подошвой у него находилось что-то живое и ядовитое.