Женщина в море
Шрифт:
– В чем дело-то?
– спрашиваю с нарочитым спокойствием и даже небрежностью.
– У мамы плохо... Ну, в общем, и у нас тоже... Дом опечатали, машину забрали, катер только успели сплавить... Но не в этом дело... Есть шанс ей помочь, ну, маме, то есть... Валерка, может, ты?..
Конечно, Валера наверняка более толково может объяснить суть, но мне все же хочется, чтобы говорила Людмила, и я торопливо пресекаю Балерину готовность вступить в разговор.
– Если я могу быть полезен... если вы так считаете, то говорите просто и ясно, что нужно сделать.
Интересно,
Людмила колеблется и при этом пристально смотрит мне в глаза, в ее взгляде что-то незнакомое мне, возможно, я впервые вижу ее такой серьезной, да и что, собственно, я о ней знаю, как о человеке? Наверное, потому я немного взволнован и разговора жду, как радость.
– Понимаете, маме могут дать условно, это же почти свобода... Нужно сдать деньги...
– Деньги!
– восклицаю я в отчаянии.
– Да я их даже украсть не умею, не только иметь!
Моя реплика приводит Людмилу в замешательство, она оглядывается на Валеру, у него почему-то улыбка на лице, и почему-то Людмила в ярости от этой улыбки. Между ними в пару секунд разыгрывается непонятная мне пантомима, но все это только на секунды.
– Вы не поняли. Конечно, не о ваших деньгах речь. Сдать нужно полмиллиона...
– Сколько?
– переспрашиваю, охрипнув.
– Они есть, эти деньги, - торопливо поясняет Людмила, - есть в одном месте... И если их сдать следствию, то маму практически выпустят.
Я все еще полностью не пришел в себя от суммы, но с сомнением качаю головой.
– Что-то я не слышал, чтобы людей, оперирующих такими суммами, выпускали. Снизить срок - это еще куда ни шло...
Взгляд Людмилы тревожен. И я не хочу передавать ей фразу оперативника относительно "червонца", что определенно уготован ее матери.
– Им очень важно найти эти деньги, но они их никогда не найдут.
– Они принадлежат вашей матери?
– спрашиваю осторожно, ведь кто знает, какие в их мире правила относительно обмена информацией. Уловив колебания, спешу понравиться.
– Ради Бога, не говорите ничего, что мне не нужно знать, я только хочу понять ситуацию.
– Вам мы можем сказать все, я теперь знаю. Вы не из тех, кто продает.
Комплимент весьма сомнительный, я предпочитаю не реагировать на него.
– Эти деньги из дела, понимаете, ну, из общего дела... Я не знаю, как вам объяснить.
– Из дела. Это я понимаю. И что дальше?
– Их нужно взять, - говорит Людмила тихо и почти моляще смотрит мне в глаза.
– Каким образом?
– Господи, Людка, - теряет терпение Валера, - кончай темнить. Украсть нужно эти деньги, вот что.
– И отдать государству, - поспешно комментирует Людмила.
– Еще можно сказать: изъять и вернуть государству, - с усмешкой бурчит Валера.
– Веселенькое дело, - цежу я, пытаясь ускользнуть от Людмилиных зрачков.
– Понимаете, мне участвовать в этом нельзя, у меня должно быть железное алиби, иначе они меня убьют.
– Кто?
– Ну, эти, у кого деньги. А Валерка один не справится, нужно, чтоб его кто-то подстраховал. Вас никто
– Знаете что, - говорю я, - слишком много информации сразу и слишком жарко. Давайте-ка искупаемся, а потом продолжим разговор.
Мое предложение принимается активно, но я все же успеваю выброситься первым, при этом чуть не опрокидываю лодку и отбиваю ноги о борт.
Боль отрезвляет меня совершенно, то есть включает мозг и выключает эмоции. Я спешу отплыть подальше и хотя бы условно оказаться одному, мне это очень нужно, немного мешают волны, мне бы сейчас полный штиль, чтобы не трепыхаться на спаде волны...
Итак, мероприятие, в которое меня вовлекают мои юные друзья, весьма сомнительно по характеру. Но прежде всего я должен ответить на вопрос: что будет, если я откажусь? По всем правилам, то есть по правилам моей жизни, я должен отказаться. С какой стати я должен нырять в чужую грязь? В сущности, предстоит совершить грабеж награбленного. Однажды на государственном уровне был благословлен этот лозунг и этот прием реализации справедливости. Справедливость не реализовалась, но породила зло, неслыханное в истории. Но это в государственном масштабе. Здесь же конкретный случай: нужно помочь женщине, той самой, которую я уже спас от смерти. А теперь от тюрьмы?
А если я решусь на отказ, то как он должен прозвучать...
Додумать я не успеваю, вскрикиваю от боли в боку.
Рядом со мной трепыхается огромная медуза, о Боже, и не одна! Я дергаюсь одной ногой, другой. Обожжено плечо. В ужасе от этой морской мерзости я кидаюсь к лодке. Валера подсаживает меня из воды. Людмила тянет за руку. Мне предлагается какая-то мазь, я остервенело мажусь, проклиная море, медуз, осьминогов, электрических скатов, акул, - это вслух, а для себя у меня только одна мысль, что купание придумал я зря, потому, что с самого начала знал, что пойду на это дело, и более того, если бы они, мои совратители, вдруг передумали бы сейчас относительно моего участия, то я бы настаивал и убедил их, что без меня им с этим делом (о котором у меня еще и представления нет), не справиться. Много могу назвать рациональных причин моего согласия, но главная причина иррациональна: почти всю свою сознательную жизнь я бродил тропами риска, эпоха вывернулась наизнанку и оставила меня за бортом, я ведь разучился жить спокойно, как все, максимализм поведения стал моей нормой, а эта норма потеряла содержание и я мгновенно состарился. Никто этого не заметил, ни друзья, ни близкие. Но я это знаю. И потому невозможно мне пройти мимо дела, моральная сторона которого мутна, но зато конкретна суть...
А может, опять вру? Может, просто ради красивой девчонки...
– Рассказывайте, - сердито говорю Людмиле.
– Что?
– Как что? Где деньги, как взять, куда нести, кому отдать?
– Ну, что вы, что вы!
– возмущенно протестует Людмила.
– Мы и не собирались валить на вас это дело. Да вы и не сможете... Нужно только подстраховать Валеру. Так вы согласны?
Я разочарован. Что значит "да вы и не сможете"! Как-то обидно даже. Но в конце концов им видней.