Женщины да Винчи
Шрифт:
– На тебя потому и делают стойку мужчины, – говорил он, – что сразу чувствуют в тебе вот эту восхитительную женскую энергию побуждения.
Мужчины в то время на Белку никакой стойки не делали. Нельзя же было считать мужчиной мальчика из параллельного класса, который вскоре после выпускного уехал учиться в Америку и забыл о мимолетном выпускном романе с нею, да и она забыла тоже. И вяло ухаживавший однокурсник по ее девчачьему факультету под определение мужчины как-то не подходил, и не было никаких признаков того, что он вообще где-либо ищет источники энергии.
– Научись пользоваться своей побуждающей энергией, – объяснял Борис и во время того разговора, и впоследствии. – Не стремись быть утилитарной. Не командуй мужикам: делайте то, не делайте это. Они подзарядятся от тебя и сами все сделают правильно, без твоих советов. Ты, главное, испытывай к ним живой интерес – и всё, можешь получать заслуженное удовольствие и от их действий, и от всяческих благ, которыми они тебя благодарно осыплют.
Все это было ново и давало ощущение какого-то необыкновенного женского будущего.
Но главное, это не оказалось обманом! Да, он не обманул ее, этот замечательный Борис, фамилии которого она не запомнила, потому что их роман закончился вместе с окончанием студенческой практики. Профессия ее обманула – именно во время той практики Белка впервые почувствовала в своих занятиях психологией что-то сомнительное, а он не обманул нисколько. Мужчины вскоре действительно окружили ее неиссякающим сонмом, они были так многочисленны и разнообразно хороши, что у нее всегда был выбор, и от этого появилась в ее поведении беспечность по отношению к ним, которая, как она быстро поняла, позволяет им расслабиться и не опасаться, что их хотят прибрать к рукам.
Живой интерес к ним исходил от нее сам собою, естественным образом, а завоевательская опасность не исходила совсем, и это многократно усиливало мужское к ней притяжение.
И вот в таком беспечном притяжении она жила, и появление в ее жизни Кирилла было всего лишь еще одним проявлением, еще одним подтверждением этого мужского притяжения, и она получала заслуженное удовольствие и от него самого, и от благ, которыми он ее благодарно осыпал.
И какого ж черта все это закончилось вдруг таким безумием, и почему он не считает нужным хотя бы объяснить ей, что, собственно, произошло?! Так и ограничится все идиотским электронным посланием: «Убирайся! Чтобы духу твоего здесь не было!» – которое пришло ей с Ленкиного адреса?
Интересно, откуда ей предлагается убраться? Из Москвы, из страны, с лица Земли? Несмотря на то что написано это было явно в умоисступлении, а потому размышлений не заслуживало, Белка все-таки задала себе эти глупые вопросы прежде чем стерла дурацкое письмо из компьютера и из своей памяти.
Она с радостью стерла бы из памяти и многое другое. Особенно ей почему-то не давало покоя воспоминание о том, как она встретилась с Кириллом возле Дома со львами. Даже не о самой по себе встрече неприятно было думать, а о своих глупых измышлениях по этому поводу. Что есть якобы какое-то предопределение во встрече возле дома,
Не было во всем этом никакой судьбы. И предопределения никакого не было. Невозможно считать предопределением исцарапанные уши, и судьбой своей невозможно считать человека, который позволяет своей супруге проделывать подобное.
В таких размышлениях Белка провела три дня и к концу этого срока поняла, что провести в подобном состоянии еще хотя бы час просто не может. Все-таки, как ни относись к психологическому образованию, а структурировать саморефлексию ее научили и с чего начинается депрессия, объяснили, и в депрессию она скатываться не собиралась.
К вечеру третьего дня Белка вышла на Столешников переулок, купила в ближайшем бутике дорогущий тональный крем – косметикой она пользовалась мало, а уж всяческими пудрами не пользовалась вовсе, их у нее и не было никогда, – и тщательно замазала следы Ленкиных когтей и зубов на ушах и горле. Потом позвонила маме, выяснила, когда та собирается в издательство за очередным переводом, и явилась домой именно в это время, чтобы не объяснять отсутствие чемодана после романтического путешествия в Венецию.
Для того чтобы все это проделать, ей, конечно, потребовалось взять себя в руки, охладить голову и обуздать нервы, но нельзя сказать, чтобы такое усилие было для нее сверхъестественным. Не проживешь на белом свете, если не умеешь все это с собой проделывать, Белка давно уже поняла.
И все! Забыли. Царапины на ушах поблекли, горло она закрыла воротником свитера, благо похолодало быстрее, чем в квартирах включили отопление, и думать о случившемся прекратила. Не любила она пустопорожних размышлений.
Расспросы о личной жизни, которые мама затеяла перед Белкиным несостоявшимся путешествием в Венецию, были делом исключительным, больше она их не повторяла, так что вообще ничего не мешало Белке стряхнуть с себя прах этого дурацкого происшествия.
Следовало найти новую работу, этим она и занялась.
Хвататься за первую попавшуюся Белка не хотела, да в этом и не было необходимости: европейский кризис, так напугавший ее, когда она потеряла работу в прошлый раз, благополучно растворился на российских просторах, московская жизнь бурлила, давая возможность для разнообразных видов самореализации.
Белка закинула вопрос о работе во все социальные сети, обзвонила знакомых, у которых было собственное дело – что-нибудь вроде туристического, рекламного или пиар-агентства, – повесила свое резюме на парочке нужных сайтов, в общем, сделала то, что и всякий бы сделал на ее месте.
Результат не заставил себя долго ждать – пиар-агентство прорезалось первым. Интеллигентный мужской голос сообщил, что увидел ее запрос на сайте, и тут же ему как раз позвонила их общая приятельница Оля Пустынышева, которая очень ее рекомендовала, и не зайдет ли Белла завтра в конце рабочего дня на собеседование.