Женщины на российском престоле
Шрифт:
Весной 1728 года Елизавета потеряла самого близкого ей человека – из Киля было получено известие о смерти ее сестры Анны. Судьба старшей дочери Петра Великого сложилась трагически. В 1725 году согласно воле покойного отца она была выдана за герцога Голштинского Карла Фридриха, причем Петр долго колебался, решая, какую из двух дочерей – Елизавету или Анну – оторвать от себя. В этом смысле судьба Анны могла вполне стать судьбой Елизаветы и наоборот. В столице Голштинии, куда ей пришлось отправиться с мужем летом 1727 года, среди чужих людей, дочь Петра Великого чувствовала себя одиноко, да и муж оказался недостоин такого сокровища, каким, по единодушному мнению современников, была Анна. Герцог был пьяница, распутник и гуляка. Письма Анны к сестре, Петру II полны тоски, слез и жалоб. Но изменить ничего уже было невозможно: Анна была беременна. Осенью 1727 года
В феврале 1728 года герцогиня родила мальчика, которого назвали Карлом Петером Ульрихом. Вскоре у Анны открылась скоротечная чахотка, и она умерла, завещав похоронить себя в Петербурге, возле родителей. Думаю, что Анне, так нежно относившейся к младшей сестричке, хотелось, чтобы та приехала на похороны – ведь все детство и юность они были неразлучны. Но ее тело доставили в Петербург только осенью, а осень – время охоты, и Елизавета не нашла двух-трех дней, чтобы домчаться до столицы и поклониться праху близкого человека. То, что она в то время была здорова, мы знаем точно.
В деревне застали Елизавету и события начала 1730 года, когда заболел и умер Петр II. Французский дипломат Маньян писал в Париж, что принцесса Елизавета вовсе не показывалась в Москве в продолжение всех толков о том, кто будет избран на престол. Она жила в деревне, несмотря на просьбы своих друзей, готовых ее поддержать, и явилась в город не раньше как по избранию Анны Иоанновны. Одни наблюдатели усматривали в этом какую-то особую тактику честолюбивой дочери Петра, ждавшей своего часа, другие шипели, что как раз в это время она была беременна. Думаю, что все было проще – честолюбие цесаревны еще спало, ее не интересовала власть, в ней лишь играла молодая кровь. Да, сказать по правде, шансы ее занять в тот момент престол были ничтожно малы, а времени на раздумья у нее не было вовсе – сразу после смерти Петра II верховники объявили об избрании на русский престол герцогини Курляндской Анны Иоанновны. Обсуждая этот вопрос, глава верховников князь Дмитрий Голицын – старый аристократ, предложивший кандидатуру этой «чисто русской» дочери царя Ивана V и царицы Прасковьи Федоровны, – походя помянул недобрым словом отродье лифляндской прачки. И этого было достаточно – имя цесаревны более не возникало.
«Послушная раба Елизавет»
Царствование Анны Иоанновны, которая приходилась Елизавете двоюродной сестрой, оказалось для цесаревны долгим, тревожным и малоприятным. Нет, ничего страшного с ней не происходило. По придворному протоколу Елизавета занимала весьма почетное место – третье, сразу после царицы и ее племянницы принцессы Анны Леопольдовны. Она имела собственный дворец, штат придворных, слуг, вотчины и денежное содержание. Но ей, привыкшей к положению избалованной дочки-красавицы, всеобщей любимицы, чьи капризы – закон, приходилось несладко: новая императрица не жаловала кузину. За неприязнью Анны Иоанновны скрывалось многое: и презрение к «худородности» Елизаветы, и опасения относительно ее намерений на будущее, но главное – жгучая зависть к счастливой судьбе, беззаботной веселости девушки, не познавшей, как она, Курляндская герцогиня Анна, ни бедности, ни унижений.
Кроме того, Елизавете ничего и не нужно было делать, чтобы возбудить ненависть царицы: достаточно было появиться в бальном зале с бриллиантами в великолепной прическе, в новом платье, с милой улыбкой на устах. И наградой был шелест восхищения в толпе гостей и придворных. Со своего трона тяжелым взглядом следила императрица за Елизаветой – звездой бала. Ей, царице, – рябой, чрезмерно толстой, старой (Елизавета была на семнадцать лет моложе Анны!) – не суждено было соперничать с цесаревной в бальном зале. Леди Рондо описывает посещение придворного бала китайским послом: «Когда он начался, китайцев, вместе с переводчиком, ввели в залу: Ее Величество спросила первого из них (а их было трое), какую из присутствующих здесь дам он считает самой хорошенькой. Он сказал: „В звездную ночь трудно было бы сказать, какая звезда самая яркая“, но заметив, что она ожидает от него определенного ответа, поклонился принцессе Елизавете: среди такого множества прекрасных женщин он считает самой красивой ее, и если бы у нее не были такие большие глаза, никто не мог бы остаться в живых, увидев ее». Нетрудно представить, что испытывала в такие минуты императрица Анна Иоанновна.
Она отводила душу в другом – угнетала Елизавету экономически и морально. Для начала она положила кокетке на содержание 30 тысяч рублей в год и не давала ни копейки больше. Это было трагедией для Елизаветы, раньше никогда не считавшей денег. Цесаревне было крайне неуютно при дворе Анны Иоанновны – Елизавета чувствовала себя лишней в царской семье. О характере отношений Анны и Елизаветы прекрасно говорит прошение цесаревны к императрице за 1736 год. Елизавета посадила под арест управляющего своими имениями, заподозрив его в воровстве. Но по распоряжению Анны Иоанновны его неожиданно освободили. Это очень напугало цесаревну, и она решила упредить возможный донос управляющего. Прошение написано в традиционных уничижительных тонах и кончается подписью: «Вашего императорского величества послушная раба Елизавет».Так оно и было на самом деле: как и все подданные, Елизавета была в полной власти самодержицы, и Анна Иоанновна могла поступить с кузиной, как с обыкновенной дворянской девицей.
Анна Иоанновна была озабочена тем, чтобы власть никогда не попала в руки потомков Екатерины I. Несмотря на публичную присягу Елизаветы на верность любому решению императрицы о престолонаследии, покоя ни Анна, ни ее окружение не знали. Расчетливый вице-канцлер Андрей Иванович Остерман писал, что «в том сомневаться невозможно, что, может быть, мочи и силы у них (то есть у Елизаветы и ее племянника Карла Петера Ульриха. – Е. А.)не будет, а охоту всегда иметь будут» к занятию престола.
Проще всего решить «проблему Елизаветы» можно было, выдав ее замуж за какого-нибудь иностранного принца. И таких женихов перед цесаревной прошла целая вереница: Карл Бранденбург-Байрейтский, принц Георг Английский, инфант Мануэль Португальский, граф Маврикий Саксонский, инфант Дон Карлос Испанский, герцог Эрнст Людвиг Брауншвейгский. Присылал сватов и персидский шах Надир. Может быть, некоторые из женихов и понравились бы привередливой цесаревне, да все они не нравились самой императрице, которая, вместе с Остерманом, мечтала выдать Елизавету «за такого принца… от которого никогда никакого опасения быть не может». Представить, что в Мадриде или Лондоне подрастает внук Петра Великого – претендент на русский престол, было выше сил Анны Иоанновны. Поэтому она тянула и тянула с замужеством Елизаветы, пока сама не умерла.
Все годы царствования Анны Иоанновны за Елизаветой постоянно следили. Когда в 1731 году цесаревна поселилась в Петербурге, Миних получил секретный указ императрицы днем и ночью наблюдать за тем, куда она ездит и кто к ней приходит. Зная о слежке, Елизавета старалась держаться как можно дальше от политики, но все же имя ее встречается чуть ли не во всех политических процессах аннинского периода. По материалам дел князей Долгоруких и Артемия Волынского видно, что ни Анна Иоанновна, ни Бирон не воспринимали цесаревну всерьез как политическую фигуру, но все же опасения на ее счет у властей оставались. Поэтому многие царедворцы, боясь навлечь на себя подозрения мнительной императрицы, сторонились дочери Петра Великого, избегали встреч и разговоров с нею. Да и саму Елизавету мало привлекала жизнь двора Анны Иоанновны. Хотя двор и блистал роскошью, живой и веселой девушке было там скучно – танцы и маскарады устраивались редко, императрица и ее придворные предпочитали карточные игры и забавы с шутами. Неудивительно, что Елизавета стремилась укрыться в своем дворце возле Царицына луга (Марсова поля) или в загородном доме – в кругу близких ей людей, подальше от недоброжелательных глаз императрицы.
Двор самой цесаревны был невелик – не больше ста человек вместе со служителями. Среди ее придворных выделялись три камер-юнкера – братья Петр и Александр Шуваловы и Михаил Воронцов. Фрейлинами двора были преимущественно ближайшие родственницы Елизаветы – графини Скавронские и Гендриковы. Это были дочери тех самых лифляндских крепостных крестьян – братьев и сестер Екатерины I, которых привезли в 1726 году в Петербург, оторвав от их вил и подойников, и сделали помещиками и графами. После смерти Екатерины I все они были оттеснены от престола, на котором сидела настоящая царская дочь Анна Иоанновна, презиравшая вчера еще босоногих графов и графинь. Елизавета стала для своих многочисленных племянников единственной опорой и надеждой в жизни. Цесаревне все время приходилось устраивать их на службу и учебу, хлопотать об их карьере, разбирать их споры, ссужать деньгами – словом, нести тяжкое бремя высокопоставленного родственника, могущество и возможности которого всегда кажутся безграничными провинциальной родне.