Женщины Никто
Шрифт:
Экономили на всем.
В двадцать семь лет у Вероники появилась первая седина на висках, ранняя, нервная, безнадежная, но у нее даже не было денег на хорошую краску для волос, и она кое‑как закрасила пегие пряди душераздирающим коктейлем из басмы и хны. Цвет получился стариковским, чересчур ярким, и его невозможно было смыть. Вероника сидела в ванной и плакала. А потом вернулся с работы Влад и… ничего не заметил. Не понял, что в жене что‑то изменилось. По пути от кухонного стола, за которым он молча съел приготовленный ею борщ, до телевизора, по которому в тот вечер должны были транслировать матч Россия — Англия, он даже не взглянул на нее. Вот
Она уединилась на кухне и принялась вспоминать. Когда у них в последний раз был секс? Кажется, месяца три или четыре назад, если десятиминутную возню вообще можно назвать гордым словом «секс». Почему‑то Вероника привыкла считать, что ее супруг вовсе не является сексуальным гигантом. Слишком устает на работе, слишком много трудностей, слишком мало в их жизни беззаботности, терпкой свободы. Она не была против. Она сама уставала так, что засыпала, едва коснувшись головой подушки. Она была уверена, что сексуальная сдержанность — это их обоюдная инициатива. И почему‑то думала, что можно наладить все в любой момент, стоит только захотеть.
В тот вечер она решила провести эксперимент. Долго возилась в ванной, приводя себя в порядок, вымыла волосы, припудрилась, накрасила ресницы, достала откуда‑то с антресолей дешевую ночнушку из синтетических кружев, еле умудрилась втиснуть в нее свои расплывшиеся телеса. Нырнула под одеяло к Владу, который, водрузив на нос смешные очки, читал «Советский спорт». Прильнула к нему всем телом, закинула ногу на его бедро, слегка прикусила его плечо, ему так нравилось, раньше, в другой жизни, где все у них было хорошо.
— Малыш, спи, — вяло отреагировал Влад. — Я устал, был трудный день.
Нахмурившись, она отвернулась к стене.
Сама виновата. Выйдя замуж, деловито переключилась на быт, вот муж и воспринимает ее не как пахнущее медом тело в красивой ночнушке, а как приложение к кастрюле с гороховым супом.
С того самого дня Вероника решила внимательнее присмотреться к мужу. Попробовать снова войти в его жизнь, что‑то изменить. Однако ее открытия были неутешительными. Оказывается, у Влада давно была другая женщина, и об этом знают все, кроме нее самой. Некая гибкая кошка по имени Лия, скроенная по классической формуле — ноги, губы, сиськи. Они встречались больше трех лет, в квартире Лии у него была своя зубная щетка, и свой бритвенный набор, и любимые стоптанные тапки, и главное — женщина, которая его ждала. Женщина, у которой не бывает плохого настроения и небритых ног.
Вероника сорвалась. Долго крепилась, делала вид, что ничего не происходит, что она не в курсе, продолжала варить борщи и встречать его с улыбкой и подогретыми тапочками. Пыталась что‑то изменить в себе: впервые в жизни разорилась на увлажняющую маску для лица, по‑новому выщипала брови. Позвонила в телефонную службу доверия, где индифферентный второкурсник психфака сказал, что дела плохи. Снова и снова ложилась спать в неудобной синтетической ночнушке.
Ничего.
Тогда она устроила скандал. Влад удивился, впервые видел ее такой. Вероника рыдала, била тарелки, в клочья порвала пресловутую ночнушку, упрашивала, угрожала, даже применила запретный прием: пообещала в случае чего переехать вместе с Юрочкой в Рязань.
— И ты больше никогда его не увидишь! Всю жизнь будешь мучиться из‑за того, что родного сына на шлюху променял!
Нервы Влада не выдержали, он сдался, написал Лие прощальное письмо. Та потом звонила Веронике, плакала, просила войти в положение, отпустить, но, в очередной
— И вообще, ему никогда не нравились толстые, — сказала она на прощание, перед тем как в последний раз повесить трубку.
А потом Влад нашел работу. Появились деньги — сразу и много. Они переехали в просторную квартиру на Краснопресненской набережной, Веронике выдали ключи от серебристого «Субару», Юрочку «поступили» в МГИМО.
А Влад опять сорвался.
И ладно бы он был классическим бабником‑гуленой, из тех, что спят с грудастыми секретаршами, в общественных местах прячут обручальное кольцо во внутренний карман, не пропускают ни одной юбки и хвастаются друзьям, сколько именно моделей из агентства «Point» прошло через их постель. Но нет, Влад влюблялся, надолго, степенно раскручивал один роман за другим, каждый раз подумывал уходить от Ники, выводил каждую новую пассию в свет, нагло представляя ее своей девушкой. Они были его музами, а Вероника — мебелью. А ведь она пробовала наверстать упущенное. На ходу запрыгнуть в последний вагон не вовремя ускользнувшей молодости. Купила абонемент в бассейн (через две недели бросила), стала блондинкой, сделала татуаж губ. Все без толку.
Она по‑прежнему была для него никем.
И вот опять.
Опять у Влада роман. На этот раз с какой‑то Настей, которой всего девятнадцать лет. С помощью «доброжелателей» Вероника легко собрала досье: студентка журфака, из прекрасной семьи, красавица‑умница, спортивный разряд по художественной гимнастике, немного модель, ум живой, язык подвешен. В общем, караул. И они уже вместе летали в Гоа. Она уже и не помнит, что именно соврал тогда Влад, каким образом ему удалось легализовать недельное отсутствие. И, услышав это, Вероника не смогла удержаться от слез, кажется, на этот раз Влад решил проявить характер и уйти от нелюбимой жены. По слухам, на имя этой ушлой Насти уже куплена квартира, куда собирается переехать и Влад.
И ничего нельзя поделать.
Даже привычный шантаж именем Юрочки на этот раз не пройдет. Юрочка — взрослый здоровенный мужик, самостоятельная личность, у которого свои отношения с отцом. Его нельзя сграбастать в охапку и увезти в Рязань.
Вероника решила посоветоваться со своей лучшей подругой Наной.
Дружба с Наной была тоже родом из детства. Они сидели за одной партой, когда Влад атаковал бумажными шариками прямую Вероникину спину. Нана, фыркнув, говорила, что он дурак, ведет себя как маленький. Потом, через много лет, пройдя через два неудачных брака, она признается, что тоже была влюблена в него — все детство, со второго класса по десятый — и отчаянно ревновала. И ей до зубовного скрежета хотелось быть на месте Вероники, хотелось собственной спиной чувствовать мягкие бумажные удары, хотелось ловить на своем лице его внимательный взгляд.
А вот Влад почему‑то Нану с детства недолюбливал. Называл ее мартышкой — наверное, за живое подвижное лицо, за субтильную гибкую фигурку, за природную непоседливость, богатую мимику, быстрые птичьи движения — вот она энергично чешет затылок и в ту же секунду опускает тяжелый учебник географии на голову зазевавшегося одноклассника, параллельно над чем‑то громко смеется и пытается извлечь из кармана непонятно как там оказавшийся мятый бутерброд. Годы шли, а Нана не менялась — все такая же резкая хохотунья с замашками дворового пацана.