Женщины Никто
Шрифт:
Ее второе свидание, организованное брачным агентством. На этот раз она должна встретиться с бизнесменом сибирского происхождения по имени Николай. Судя по трем фотографиям, которые ей показали в агентстве, он был классическим сибиряком — косая сажень в плечах, богатырский рост, здоровый яркий румянец, открытая улыбка на простом русском лице. В общем, совсем не ее тип мужчины. С детства Анюте нравились актеры, которые играли не румяных красноармейцев, а белогвардейских подлецов. Субтильные, невысокие, бледные, с благородным высоким лбом и, возможно, чуть удлиненным аристократичным носом, тонкими усиками над жесткой губой, изящными музыкальными пальцами. И чтобы никакой пошлой показухи —
Сибиряк между тем опаздывал уже больше чем на четверть часа. «А может быть, он увидел меня издалека и передумал подходить? — вдруг мелькнуло у нее в голове. — Все же на тех фотографиях я выгляжу моложе, интереснее…»
Она пошарила взглядом по залу, но никого, похожего на Николая, не обнаружила. Несмотря на прайм‑тайм — пятница, восемь часов вечера, — в баре было немноголюдно. Две девушки в одинаковых ажурных чулках, с макияжем Эльвиры — повелительницы тьмы и характерными замашками кокоток из Моршанска — уныло курили за угловым столиком. Единственный посетитель мужского пола, устроившийся за стойкой, видимо, в их круг интересов не входил. Был он немолод, вид имел изрядно помятый и вообще мало походил на человека, которого может заинтересовать продажная любовь. Что‑то в его облике показалось ей знакомым, но она никак не могла сообразить, что именно. Бледное, с нездоровым желтоватым оттенком, лицо, видимо, мало бывает на свежем воздухе, мало спит, а пьет не первый день. Растрепанные русые волосы красиво тронуты сединой. В длинных пальцах он нервно крутит сигарету, мнет, но не закуривает. Лоб нахмурен, как будто бы он о чем‑то напряженно думает, о чем‑то не очень приятном.
Внезапно мужчина резко повернулся и уставился прямо на Анюту. Она смутилась. Кончено, он заметил, как она на него таращилась, и ему стало неприятно. Она стала смущенно разглядывать подтаявший айсберг молотого льда, плавающий в ее коктейльном бокале. И опомнилась, только когда он к ней подошел и без разрешения уселся на пустующий стул, предназначенный для сибирского Николая.
— Вам автограф? — вместо приветствия устало поинтересовался он. — Если да, то давно надо было попросить. А не гипнотизировать меня как удав кролика.
— Простите? — окончательно смутилась она. — Не обижайтесь, я рассматривала вас от скуки. Больше не буду смотреть, честное слово. Если хотите, вообще могу сесть к вам спиной.
Он рассматривал ее с любопытной улыбкой.
— Вы что, работаете здесь?
— Нет, что вы, — рассмеялась Анюта, а когда до нее дошел смысл этого вопроса, цветом лица сравнялась с клубничной «Маргаритой» в ее бокале. — То есть вы приняли меня за одну из этих? — Она неуверенно кивнула в сторону размалеванных девиц, которые теперь косились на их столик с досадой и завистью. Еще бы, единственный клиент уплыл к какой‑то непонятной тетке неопределенного возраста и немодного пятидесятого размера.
— Кто вас знает, — пожал плечами странный мужчина. — Здесь и не такое встречается. Извините, если обидел. Значит, вы здесь отдыхаете? Что‑то вы не похожи на человека, который любит шляться по барам.
— Я одного человека просто жду. Он опаздывает, а может быть, и не придет уже.
— Неужели вам назначили свидание в этом заведении? — прищурился он. — Если так, то можете сразу уходить. Либо он вас стесняется, либо недооценивает, либо у него просто нет вкуса к жизни.
— Почему это? — опешила она.
— Да
Закусив губу, Анюта нервно потыкала соломинкой в кашеобразные остатки коктейля.
— Если этот бар так уж ужасен, почему вы сами‑то здесь сидите?
— Ну надо же, обидчивая какая, слова ей не скажи, — почему‑то развеселился он. — Я живу в доме напротив. И потом, здесь нет людей, а внимание мне надоело. Надеюсь, не надо объяснять почему?
Анюта, прищурившись, посмотрела на него внимательнее: определенно, совершенно точно они где‑то встречались! Хотя… Помнится, он говорил об автографе, значит, наверное… Ох, да что же это с ней… Это же…
— Вы — Игорь Темный! — с восторгом выдохнула она.
— Дошло наконец, — снисходительно усмехнулась звезда советского кино, отсалютовав ей коньячным бокалом. — Я уже решил, что у вас никогда не было телевизора.
— Простите, — промямлила она, перед тем как озвучить самую глупую фразу в мире. — Но вы… Между нами, вы не так уж на себя похожи.
— Да что вы говорите? — подмигнул он. — Как вы это тонко заметили. Я и сам всегда был с собой не в ладах.
— Извините меня, — Нюта нервно усмехнулась. — Я никогда не могла бы подумать, что вот так запросто… Вы ведь дадите мне автограф? Для дочери. Хотя моей дочери шестнадцать, она может вас и не знать…
— Как потрясающе емко вы меня опустили, — он, похоже, совсем не обиделся. — Кстати, вас зовут…
— Анюта, — подсказала она, — то есть Анна. Анна Сергеевна.
— Анюта мне нравится больше. Что‑то не спешит ваш кавалер, как я погляжу. Может быть, заказать вам еще одну «Маргариту»?
Анюте совсем не хотелось еще один коктейль, она и от первого чувствовала нарастающую томную слабость. Но отказаться почему‑то не решилась, кивнула как завороженная. Ей никто не поверит. Томка не поверит, даже Полина не поверит наверняка. Она и Игорь Темный в пустом баре, за одним столом. Интересно, почему он вообще продолжает с ней разговаривать? Неужели у него не нашлось компании получше, чем она, неуверенная в себе, зажатая, немолодая, полная?
В тот вечер Анюта расстаралась, красиво уложила волосы, надела новое темно‑синее платье, а под него — утягивающее белье, стянула из Полиного шкафа дорогую кашемировую пашмину цвета рассветного моря, серо‑зеленую, так подходящую к ее глазам. Она выглядел как никогда хорошо, но все же ей было далеко до подтянутых длинноногих девчонок с жадными голодными глазами и мелодичным смехом, опьяняюще юных, пахнущих медом и мускусом, не осознающих еще конечность жизни и потому готовых на все. Далеко, как до Луны. Но все же он выбрал ее.
Когда‑то Игорь Темный был секс‑символом советского кино. Он снялся в нескольких сотнях картин, крутил романы с самыми красивыми актрисами страны, а в конце девяностых вдруг куда‑то пропал. Продал квартиру, сменил номера телефонов, отказал всем режиссерам, которые предлагали ему чуть ли не миллионные контракты, постепенно порвал отношения с друзьями, перестал выходить в свет. Какое‑то время о нем еще по инерции упоминали в прессе. Потом забыли. Только изредка какая‑нибудь газетенка типа «Городских скандалов» делилась то одной страшной тайной его жизни, то другой. То писали, что в уличной драке ему до неузнаваемости обезобразили лицо, то — что он тихо скончался от СПИДа в провинциальном хосписе, где находился пять лет под чужой фамилией. Обычный бред «желтых газет», но многие верили.