Женщины, о которых думаю ночами
Шрифт:
После полудня мы возвращаемся в отель, а после обеда я становлюсь свидетелем того, как невесть как проникший в пустой зал ресторана павиан стащил свежеиспеченные булочки. Живая жизнь тут повсюду, и только мы изо всех сил пытаемся хоть что-то из себя изобразить.
Фазаля выписывают к вечеру. Накануне он отравился, его рвало всю ночь так, что утром пришлось отправиться в клинику, но, к счастью, все обошлось. Он говорит, что здесь пока еще работает мобильник и можно добраться на самолете до города. На севере Серенгети в Лобо, куда мы направляемся, о подобной роскоши придется только мечтать.
Во время низкого туристического сезона в пустыню Лобо совсем никто не ездит. Я здесь единственная гостья. Из окна номера открывается вид прямо на саванну, хотя сам лодж хитроумно построен на скальном
Между заходом солнца и ужином имеется полчаса, и я успеваю сходить в душ и вымыть голову – пока идет горячая вода. Здесь это обычное дело. Стою с феном в руке и жду, пока загорится свет, но ничего не происходит – видимо, именно в моей комнате вылетели пробки. Свет не включится, потому что никто не знает, что он выключился.
Думаю, что же делать. Стою голышом, в комнате хоть глаз выколи: если в Африке становится темно, то это действительно темно. Не имею ни малейшего представления, где мой налобный фонарик. Может, открыть наружную дверь? Тогда внутрь проникнет хоть немного света, и я смогу найти, чем прикрыться. Но меня отдельно предупредили насчет павианов-грубиянов, так и ждущих, когда турист совершит оплошность. Тогда они ринутся в комнату на запах съестного (у меня где-то в пакете есть печенье и фрукты). Нападение павианов – последнее, что мне сейчас нужно, ведь тогда не останется иного варианта, как броситься голышом во двор, взывая о помощи. В панике начинаю пробираться по комнате (черт, как же здесь темно!) к телефону, но он не работает – естественно! Да и в такой темноте я все равно не смогла бы прочитать написанный рядом номер портье. Проходит целая вечность, прежде чем мне наконец удается нащупать свой мобильник, при его свете найти одежду и налобный фонарик, который я (ну конечно же!) сразу после заселения положила на ночной столик. О небо!
После всех злоключений я все же оказываюсь на ужине. Его подают в огромном, великолепном и совершенно пустом зале ресторана. Мы здесь с Фазалем одни, и нас обслуживают официанты в белых перчатках.
5.2.1928. Дорогая мама… Сафари не поддается описанию, меня восхищает в нем все совершенно, и даже то, что выезд происходит темной, холодной, прозрачной ночью.
В шесть часов утра мы отправляемся на сафари. Я уже знаю, что утренние выезды лучше всего. Еще прохладно, солнечные лучи падают под углом, и создается ощущение, что ты застал животных за их частной жизнью. В предрассветном сумраке с ночной охоты возвращаются гиены – их животы набиты едой. Становится светлей, и мы видим завтракающее семейство слонов. На песке видны отпечатки львиных лап, а мы сидим на крыше машины, завтракаем и наблюдаем за львятами, кувыркающимися в траве.
Чуть подальше замечаем двух львов – у них медовый месяц. Они утомленные лежат в траве, затем самка поднимается и ложится рядом с самцом. Это знак: пора заняться делом. В тот самый момент лев издает рычание и кусает подругу за шею. Затем самка падает на бок и лапой гладит льва. Совершеннейшая идиллия! В действительности требуется более четырехсот спариваний, чтобы оплодотворить львицу. Поэтому львы совокупляются безостановочно в течение целой недели, днем и ночью, каждую четверть часа. Они не едят и не пьют, под конец совершенно изнемогая от любви.
После четвертого захода мы все так же сидим в машине рядом со львами. На часах десять утра – так неспешно прошли в пути четыре часа. Думаю, что если ничего иного из этой поездки я не запомню, то останется это: желтая трава изгибается на ветру, позади зеленые холмы Лобо, двое львов заняты серьезным делом продолжения рода. Я, джип, накинутая на торпедо красно-клетчатая шука, на ней мой бинокль, фотоаппарат, записная книжка и бутылка с водой. Фазаль занят чтением книги. Я влюблена в Лобо. Здесь природа пышет зеленью, свежестью, будто смилостивилась ко всему, – это не сухие равнины Серонеры. И еще: здесь никого нет. Я выпрямляюсь в открытом люке, Фазаль делает снимок и говорит, что в этой шляпе, солнечных очках и белом платке я выгляжу как боевик «талибана» – разве что без автомата.
Проезжаем еще немного и оказываемся в настоящем раю. На складках зеленой равнины пасутся сотни зебр. Я безостановочно фотографирую, но ничто не в состоянии передать это ощущение, лишь бледный оттиск. Райский вид раскинулся на все 360 градусов насколько хватает глаз, и посредине только мы.
В 1909 году Аксели Галлен-Каллела, попав в африканскую саванну, сказал: «Я приехал сюда, и время остановилось». Точнее не скажешь.
Возвращаемся после семичасовой поездки в отель. Вид у меня взопревший и, чтобы хоть немного его освежить, наношу на губы блеск арбузного оттенка. «What happened to your mouth?» – спрашивает Фазаль озабоченно. «Oh, I think something bit me» [12] , – отвечаю я. В пустынном ресторане нам опять подают невероятный ужин из пяти блюд, и мы наедаемся до отвала, словно те утренние гиены.
12
«Что с твоим ртом?» – «Кажется, меня что-то укусило» (англ.).
Вечером сижу на панорамной террасе. Смотрю на саванну, где зелено-желтая трава колышется на ветру, словно он бежит по равнине бегом или ползут тысячи змей. Думаю о Фазале: не странно ли находиться здесь вдвоем с совершенно чужим мужчиной, как, например, сегодня, когда мы сидели в машине, ожидая, что дремлющие под деревом львы отправятся поохотиться на приближающихся зебр. Фазаль читал книгу, я смотрела вдаль. Стояла тишина, и посреди этого космоса меня охватило некое, почти интимное настроение. На мое счастье, Фазаль был совсем не в моем духе, потому что мне ни за что не хотелось бы оказаться в такой невнятной ситуации. Впрочем, он профессионал высшего уровня. Фазаль провел такое количество времени с потными, красными, тупыми и обряженными в нелепые шляпы туристами, что – я просто уверена – он не думает вообще ни о чем.
Оставлять пышущую зелень Лобо не совсем хочется, но надо. Мы отправляемся в сторону Ндуту. Место находится в южном уголке парка Серенгети, и нам предстоит ехать туда целый день по иссушающей жаре. На обед останавливаемся в туристском инфоцентре, где Фазаль перекидывается парой слов с приятелем, занимающимся катанием всех желающих на воздушном шаре (я думаю, что приятель чертовски хорош и что бог меня хранил, не отправив в эту поездку с ним). На парковку заворачивает целый грузовик громкоголосых молодых америкосов. Они спускаются на землю, и один тип с дредами на голове начинает довольно складно барабанить по запаске. Фазаль говорит, что слышал, как проходившая мимо супружеская пара сначала тоже разохалась по поводу моего одиночества, но, увидев Фазаля, понизила тон: «Watch out, there comes the husband» [13] . Боже мой, надо поскорей отсюда уезжать!
13
«Осторожней – вот и муж идет!» (англ.)
У меня сжимает горло, когда мы возвращаемся в «Ндуту Сафари Лодж». Мой домик с соломенной крышей стоит в конце мощеной дорожки, крыша золотится в лучах вечернего солнца. Бросается в глаза, что это собственность европейцев: здесь все именно так, как рисуется в мечтах белого человека об Африке а-ля «каренбликсен». И об экологии тоже проявили заботу: в качестве питьевой воды используется собранная, отфильтрованная, очищенная дождевая вода. Владелицы лоджа ведут несколько ночной образ жизни. Одна из них – веселая голландка по имени Аадье Геертсема, ей под семьдесят, приехала сюда в 1970-х изучать обитающих в кратере Нгоронгоро сервалей. Мимоходом мне удается услышать, как она провела в кратере три года в полном одиночестве, ни разу не встретив никого, только иногда забирала продукты питания у Маргарет Гибби, вместе с которой позже купила и привела в порядок лагерь Ндуту.