Женщины, о которых думаю ночами
Шрифт:
Фазаль все говорит, не переставая, а я, как у нас водится, в основном помалкиваю. Он прямо говорит, что сознательно оставил «подкат» или, с его слов, «разговор о дружбе» на последний день. Говорит, что путешествующие в одиночку белые женщины в какой-нибудь момент сафари оказываются в состоянии «возвышенной эйфории»: ощущения настолько масштабные и всепоглощающие, а остальной мир где-то далеко… Так что эти женщины решают расширить свои впечатления с помощью сексуальных утех, а многие гиды с удовольствием пользуются случаем под вывеской «обслуживания клиентов».
Я молча смотрю в окно. Помнится, в Лобо меня посетило наваждение: райский день, саванна, и мне просто захотелось
Фазаль продолжает: увы, эти ощущения и мысли немного похожи на те, что испытываешь в танцевальном клубе в три часа ночи, когда коктейлей выпито чуть больше нормы и на следующий день они уже не кажутся столь привлекательными. Говорит, что ни за что не воспользовался бы ситуацией во время сафари, но имело смысл прощупать почву в последний день, когда путешествие близится к завершению. «Откуда знать, к чему такая дружба может привести», – говорит он.
Я не решаюсь ответить ему очевидное: он не в моем вкусе, я не ищу компании и «подходящий момент» тут ни при чем.
С наступлением темноты, уже добравшись до палатки, я не удерживаюсь и начинаю рыдать. Я плачу от усталости двенадцатидневного пути, от того, что это чудесное путешествие завершается, от того, что под усыпанным звездами небом Африки можно было бы ощутить то, чего я на самом деле не хочу. Плачу от того, что не умею жить этой жизнью, что каким-то нестерпимым образом я пленница самой себя, что не умею брать от жизни все. Плачу от настигнувшего осознания, что это последний вечер в саванне вне цивилизации, а ведь об этом месте всегда мечталось. Сумела бы я распорядиться им лучше? Может, нет, но точно знаю: две недели вдали от всего мира ставят человека тет-а-тет с самим собой и при этом заставляют его цепляться за того единственного, в обществе которого довелось оказаться.
Последнее утро. Лежа на кровати, смотрю через москитную сетку на освещенные косыми лучами солнца заросли акаций парка Тарангире и думаю: «Черт подери, я совсем не такая, какой мне хочется быть, – но ведь и Карен не была такой».
5.9.1926. Дорогой Томми… В прошлом году я пришла к заключению, что сложной моя жизнь является из-за моей бедности. Звучит унизительно, но прошло прилично времени, прежде чем я смогла себе признаться в этом… Я могла бы с легкостью отдать одну свою ногу в обмен на 500 фунтов в год… потому как не сомневаюсь, что могу быть самой собой без одной ноги, но очень сложно быть самой собой без денег. Куда страшнее признаться в том, что страдаешь от нищеты, чем от одиночества или страха?
13.9.1928. Дорогая Эллен… Я пришла к тому выводу, что счастье не зависит от внешних условий, но от состояния души… С годами просто учишься подмечать то мельчайшее в жизни, что позволяет оставаться самой собой. К примеру, я не могу потолстеть. Лучше я буду голодать, но полнота разрушит «мой стиль». Да, я сноб и знаю это, и если я не могу общаться с аристократией или интеллигенцией, мне лучше оставаться вместе с пролетариями – или же в моем случае с местными: я не смогу жить со средним классом.
С самого начала, размышляя о Карен Бликсен, я подозревала, что, пожалуй, она не была такой образцовой, как может показаться. Со страниц ее мемуаров «Из Африки» говорит спокойная, сильная и умная женщина, но ее письма и биографии вскрывают совершенно иную Карен. Об ее театральности и наигранности писали многие. Ее связь с Денисом была пропитана безнадежностью, ее настроение, мягко говоря, не отличалось постоянством, а ее страсть к охоте вызывает ужас. Противоречивы и ее письма: в них налицо различные версии толкования одних и тех же событий разным людям, а порой она откровенно лжет. Если задать вопрос современным африканским писателям насчет ее колониальных замашек, они с легкостью выдадут ей волчий билет. И что же, я должна думать о ней ночами?
Те, кто знаком с книгами Карен Бликсен, знают ее как уверенную в себе, умную, способную и справедливую женщину, принимающую с буддистским спокойствием и теплым юмором все те испытания, какие преподносит ей жизнь.
Однако есть и «другие» Карен.
Письма ее брату Томасу открывают нефильтрованную Карен: источающую неуверенность, болезненность и депрессию, Карен, чья душевная конституция схожа с американскими горками; Карен, которая боится безденежья, потери плантации, утраты возлюбленного, поездок в одиночестве, проживания в одиночестве, своей слабости. Эта женщина испытывала приступы паники и желала бы умереть. Мир этой Карен полностью зависим от Дениса: когда он с ней, она одухотворена и счастлива, когда его нет, она впадала в безволие и могла подолгу лежать в постели, не вставая.
В письмах матушке Карен изображает веселье и легкость, для нее проблемы – всего лишь преходящие «мелочи». Она приукрашивает свой брак, приуменьшает свои болезни и даже немножко привирает насчет них (всего лишь небольшой солнечный удар!), чтобы играть роль бодрой и неунывающей дочери. А кто бы из нас не поступил так же?!
А есть Карен из биографий о ней: противоречивая и в чем-то даже неприятная персона, замкнутая на себе, на своем эгоцентризме и капризах. В послужном списке отрицательных качеств этой Карен – все семь смертных грехов, и еще немножко грешков сверху.
1. Карен была горда и честолюбива.
2. Карен была неуравновешенна. Она могла впасть в полную апатию или, наоборот, вести себя экзальтированно, а потом опять погрузиться в депрессию. Все проколы слуг и их забывчивость она принимала на свой счет, считая их оскорблением.
3. Карен всегда добивалась своего, потому что никто не решался ей противоречить. Люди побаивались ее и говорили: «Кажется, она вот-вот кого-нибудь застрелит».
4. Карен всегда играла какую-то роль. С друзьями она вела себя открыто и непринужденно, но если рядом оказался незнакомец, она могла начать разговаривать наигранно и странным голосом. Если она хотела произвести впечатление, она становилась чрезмерно очаровательной и знающей себе цену «женщиной света». Мужчины раздражались от ее «заумности» и «интенсивности на грани безумия». С теми, кого она не считала за людей, она вела себя холодно, как айсберг. Она, если говорить откровенно, не слишком любила детей, а относилась к ним, как цыган, только чтобы увидеть, что можно с ними сделать, причем так, чтобы не напрягаться.
5. Карен врала иногда – о своем возрасте, иногда – о состоянии дел своих компаньонов. Порой она присваивала себе героические деяния других: например, утверждала, что подстрелила льва, которого в действительности убил Денис. В своих книгах она искажала факты и приукрашивала их. В ее «Письмах из Африки» смелая и спокойная Карен одна скачет верхом с собаками по саванне, но это расходится с замечанием брата Томаса о том, что Карен без чужой помощи не могла даже взобраться в седло и с ней случался приступ бешенства, если позванный на помощь бой [14] не мог удержать лошадь на месте.
14
Бой (от англ. boy – мальчик) – туземная мужская прислуга в колониальных странах.