Женщины времен июльской монархии
Шрифт:
Фраза «я хочу все или ничего» произвела сильнейшее впечатление на весь королевский двор. Придворные молодые женщины, без конца вертевшиеся перед императором в надежде привлечь его внимание, считали, что «малышка Монтихо» совершила большой промах. И весь вечер злорадствовали по этому поводу.
Однако следующий день принес им небывалое разочарование: к концу обеда Наполеон III взял в руки украшавший обеденный стол венок из фиалок и надел его на голову Евгении.
На сей раз побледнели все придворные.
Не собирается ли император сделать вслед за этим какое-нибудь заявление?
Нет! Он встал и, улыбаясь, направился в гостиную, где уже были расставлены ломберные столы.
Вечер прошел под звук смятенных перешептываний.
Хотя к этому моменту Наполеон III уже твердо решил жениться на Евгении, оставался тем не менее еще один вопрос, который его мучил: была ли молодая испанка невинна в свои двадцать семь лет?
Однажды утром, когда он в очередной раз прогуливался с ней в парке, император с лицемерной наивностью задал ей прямой вопрос.
Глядя ему в глаза, м-ль де Монтихо ответила:
— С моей стороны было бы обманом, сир, не признаться, что сердце мое трепетало, и не раз, но при всем том могу вас заверить, что я все еще мадемуазель де Монтихо…
Наполеон вздохнул с облегчением.
Когда они не спеша возвращались в замок, он сорвал веточку вьющегося на дубе плюща, соединил концы и получившуюся корону с нежностью надел на головку Евгении:
— В ожидании другой, — сказал он…
В конце декабря двор возвратился в Париж. Наполеон III сразу отправился к мисс Говард. Ему не терпелось порвать с ней, хотя именно ей он был всем обязан. И еще одна вещь его тревожила. У англичанки хранились все его письма, все записки, и Наполеон опасался, как бы в порыве отчаяния она не отправила их Евгении… Чтобы забрать эти письма или хотя бы выкупить, он и явился на Цирковую улицу.
Мисс Говард знала, что Наполеон III любит м-ль де Монтихо. Она знала и безмерно страдала от этого. Но, конечно, она не могла знать того, что император, упоминая о ней, сказал Евгении:
— Я больше не увижу ее…
Вот почему мисс Говард приняла с нежностью, хотя и грустной, своего обожаемого любовника.
Но с первых слов ей стало понятно, что этот вечер станет вечером их разрыва. Молчаливая, бледная, утонувшая в мягком, широком кресле, она слушала императора, говорившего ей о деньгах, о «возврате писем», о «возмещении убытков», о титулах, о «династической необходимости», о «вознаграждении за понесенный ущерб»… Когда он, наконец, замолчал, она мягко напомнила ему об обещании жениться. Из деликатности она не коснулась тех огромных сумм, которые он был ей должен, но напомнила о трудных временах, которые они пережили вместе. Тогда он закурил сигарету с обиженным видом и кончил тем, что задремал. Когда же проснулся, огонь в камине уже погас, и в комнате никого не было. Измученная Херриэт ушла спать. На другой день, все еще страдая из-за немыслимого свинства императора, она написала одному из своих соотечественников следующее
«Его Величество пришел вчера вечером ко мне и предложил выходное пособие: да, графство, титул с правом передачи его по наследству, замок, да еще приличного мужа-француза в придачу… О, как все это ужасно! Доза опиума мне сейчас была бы куда полезнее… Всемогущественный сеньор провел в разговорах со мной два часа… Потом он задремал на моей красной софе и храпел, пока я плакала…
31 декабря Наполеон III дал прием в Тюильри. Дамы де Монтихо, разумеется, тоже были приглашены. В какой-то момент, когда Евгения одна шла через зал Маршалов, ее грубо толкнула г-жа Фортуль, жена министра внутренних дел, сказав при этом ядовитым голосом:
— Я никогда не уступаю дорогу авантюристке!
Побледневшая Евгения посторонилась и сказала:
— Проходите, мадам!
После этого она прошла в зал и села за столом императора рядом с матерью. Наполеон сразу заметил, что на глазах у девушки выступили слезы. Он наклонился к ней:
— Что случилось?
— Случилось, сир, что меня в этот вечер оскорбили, а чтобы не стать оскорбленной во второй раз… Завтра я покидаю Париж…
Тогда Наполеон ласково и нежно накрыл ладонью руку Евгении и сказал:
— Не уезжайте… Завтра вас уже никто не оскорбит…
После обеда г-жа де Монтихо уехала спать с головой, полной радостных предчувствий.
На следующий день, 1 января 1853 года, г-жа де Монтихо подумала, что император приедет к ним инкогнито с новогодними пожеланиями и, воспользовавшись этим, попросит руки Евгении. Крайне взволнованная, она распорядилась расставить по всему дому вазы с цветами, надела шелковое платье цвета морской волны и в ожидании подошла к окну.
В течение всего дня множество карет останавливалось на Вандомской площади у дома 12, но г-жа де Монтихо так и не дождалась, чтобы из одной из них показался громадный нос, который она так желала увидеть.
2 января графиня еще ждала с некоторой надеждой. 3 января ее ожидание сопровождалось тревогой, четвертого — гневом, а пятого — уже ненавистью. Наконец шестого она пригласила к себе своего кузена Фердинанда де Лессепса, своего бывшего любовника Проспера Мериме и графа де Гальве — своего зятя, брата герцога Альбы.
— Что мне делать? — спросила она их. Будущий археолог и историк древних памятников был категоричен:
— Надо уехать, покинуть Париж, вообще Францию и тем самым преподать урок Наполеону III. Евгения была того же мнения.
— Мы должны уехать немедленно. Никаких слов и прощаний.
Потом она призналась, что начала складывать чемодан еще вчера, и вдруг разразилась рыданиями. Тут уж и г-жа де Монтихо взорвалась:
— Я не хочу, чтобы ты страдала! Едем в Рим, и пусть наш отъезд будет пощечиной императору. Этот человек просто плут. Он всю жизнь только и делает, что обманывает!
Но тут снова вмешался Мериме:
— Нет! Не уезжайте. Иначе все подумают, что вы сбежали. Весь двор начнет потешаться… 12 января в Тюильри будет большой бал. Вас туда пригласят. Появитесь на балу и объявите сами императору о своем решении…