Женщины времен июльской монархии
Шрифт:
После этого отказа ближайшее окружение Луи-Наполеона пришло в отчаяние:
— Теперь он, чего доброго, решит жениться на мисс Говард, — перешептывались в Тюильри, — и нашей императрицей станет англичанка с более чем сомнительным прошлым…
Но Флери и его друзья ошибались: мисс Говард уже числилась по разряду бывших любовниц.
Все дело в том, что в сердце Луи-Наполеона уже начинала зацветать новая любовь, пока еще слабая, но обещавшая вскоре разрастись, так как она была испанкой…
Объектом этой любви было восхитительное создание двадцати семи лет. Она была стройной,
Ее звали Евгения Монтихо.
Луи-Наполеон встретил ее впервые у принцессы Матильды и, как пишет один придворный, «сразу почувствовал волнение в августейших членах своей мужской натуры».
Запавшая в голову мысль заставляла его мурлыкать от удовольствия, лежа в постели, и в конце концов захватила его полностью.
Но м-ль Монтихо была не из тех молодых особ, которые вешаются на шею первому встречному. Как рассказывает г-н де Бле в присущем ему живописном стиле, она «опустила глаза, как только похотливый огонек вспыхнул в мутно-голубоватом взоре Луи-Наполеона».
Кто же такая Евгения Монтихо?
Молоденькая испанская аристократка, отец которой, бывший офицер наполеоновской армии, отзывался на звучное имя Сиприано-Гусман-Палафокс-Портокарреро, граф де Теба и де Монтихо, а мать — единственная наследница шотландца Уильяма Киркпатрика и Гревенье, сколотившего себе приличное состояние в Малаге на торговле фруктами и тонкими винами.
Отличавшаяся гордым нравом, эта дама, выданная замуж очень юной и против воли за дона Сиприано, выказывала в отношении мужчин, которые ей нравились, большую свободу в обращении. И в Гренаде шептались, «что она находит удовольствие в том, в чем честные женщины видят повод для осуждения»… Возможно, поэтому ей приписывали множество любовников.
Кое-кто из претендовавших на особую осведомленность, уверял даже, что и Евгения, и ее сестра Пака являются плодами усердных трудов г-на Проспера Мериме в объятиях графини Мануэлы де Монтихо.
Глупейшие сплетни, разумеется, потому что графиня де Монтихо познакомилась с саркастическим Проспером только в 1830 году, то есть через четыре года после рождения Евгении .
В 1834 году графиня де Монтихо с двумя своими дочерьми переехала в Париж, где вновь встретилась с Мериме. В восторге от того, что опять видит очаровательную Мануэлу, любовником которой он, вероятно, был, автор «Хроники времен Карла IX» решил стать воспитателем двух испанских девочек.
А вскоре еще один знаменитый человек стал завсегдатаем в салоне графини де Монтихо. Это был г-н Бейль, прославивший себя впоследствии под именем Стендаля.
Несмотря на то, что ей тогда было только девять лет, Евгения влюбилась в г-на Бейля, который умел так интересно рассказывать всякие истории. Много лет спустя она призналась Огюстену Филону: «За обедом мы почти не ели (моя сестра и я), так нам не терпелось поскорее его послушать. При каждом звонке мы мчались к входной двери. Наконец, торжествующие, мы вводили его в гостиную и усаживали в предназначенное для него кресло у камина».
Сидя у огня, Стендаль брал обеих девочек к себе на колени и рассказывал о сражениях Наполеона.
«Мы не давали ему времени передохнуть, напоминали ему о победе, о том, что он тогда покинул императора, о котором мы целую неделю думали и потому нетерпеливо ожидали волшебника, в надежде, что тот воскресит его для нас. Его фанатизм передался нам. Мы плакали, мы дрожали, мы сходили с ума…»
Потом Евгения добавила: «Он первым заставил биться мое сердце…»
В течение четырех лет г-н Бейль заходил к донье Мануэле каждый четверг и мало-помалу сам полюбил прекрасную Евгению… Этой чистой любви мы, возможно, обязаны несколькими восхитительными страницами нашей литературы. Многочисленные исследователи творчества Стендаля уверяют, что это для нее он внес в «Пармскую обитель» описание битвы при Ватерлоо. Один из исследователей, Абель Эрман, писал: «Даже самым несведущим бросается в глаза, что эпизод битвы, столь красочно описанной, ничему не служит, что он никак не связан с развитием сюжета, и если бы он был опущен, книга, возможно, только выиграла бы; но все мы при этом много бы потеряли. Впрочем, никому и в голову бы не пришло требовать столь варварской жертвы. Но, читая эти страницы, как не вспомнить толстого г-на Бейля, сидящего в кресле с двумя своими маленькими подружками на коленях и рассказывающего им каждый четверг о битвах Наполеона?»
Да, Стендаль был влюблен в Евгению, которую называл на свой лад, Эукения. В бесчисленных таинственных пометках, зачастую не поддающихся прочтению, которыми он заполнял поля своих рукописей, это странное имя встречается часто.
17 марта 1839 года обе девочки возвратились в Мадрид, где только что скончался их отец. Стендаль был в отчаянии. Многие месяцы спустя, под впечатлением этой даты он записал на полях одной страницы «Пармской обители»: «17 марта 1839 года. Отъезд Эукении, двор почтово-пассажирской конторы». Чуть ниже можно видеть запись, которую специалисты по криптографии едва расшифровали: «П. и Е. в Оло». Это означает, теперь мы знаем, что Пака и Евгения прибыли в Олорон, откуда будущая императрица Франции отправила писателю очень милое письмо.
Так что имя и инициалы голубоглазой девочки, часто встречавшиеся на полях рукописей Стендаля, свидетельствовали о его нежной и постоянной заботе о ней…
Однажды г-н Бейль, с сердцем, полным любви и, быть может, признательности своей маленькой вдохновительнице, написал совершенно откровенно внизу одной из своих тетрадей: «Я сделал это для Эук…»
Вот так, в свои четырнадцать лет, Евгения Монтихо, рыжеволосая красавица с волнующим взором голубых глаз, помогла, сама того не ведая, одному из величайших романистов всех времен проявить свой гений …
В Мадриде Евгения, у которой было немало чисто мужских склонностей, вела довольно свободную жизнь для девушки своего времени. Рассказывают, что она скакала верхом без седла, плавала брассом и фехтовала, как старый бретер, что невероятно шокировало дам из высшего общества.
Большая фантазерка, увлеченная читательница романов плаща и шпаги, будущая императрица мечтала быть похищенной разбойниками и поучаствовать с ними в каком-нибудь страшном и одновременно чудесном приключении. Иногда она отождествляла себя с героями своих романов вплоть до того, что копировала их поведение. Однажды, когда какой-то английский офицер начал иронизировать над ее манерой ездить верхом, она всадила себе в ладонь перочинный нож…